Максим Курочкин - Аниськин и сельские гангстеры

– курит треклятый «Парламент».

Куркулев? Твердого алиби у него нет. Его выпустили только после того, как подозрение пало на Федора. Он нелюдим, вспыльчив, неизвестно что курит и силен, как бык. К тому же место преступления расположено возмутительно близко к его владениям. А если Елена просто пошла за шампиньонами к супчику, а Бирюк ее задушил, войдя во вкус? И Куроедова убил тоже он, после того, как ушел Федор?

– Не-а, – прервал размышления Кости скрипучий голос.

Комаров, как всегда, забылся и уже давно высказывал вслух все свои предположения, по привычке меряя комнату шагами.

– Хорошо, что дома сидишь и никуда не выходишь, – погрозил Костя ему кулаком, – а то приковал бы тебя наручниками, да кляп воткнул. Сидит себе, мухомор старый, на печке, молчит, бдительность усыпляет. А вдруг ты шпион? Или хуже того – пособник убийцы или сам убийца? Находишься себе в курсе всего расследования и всех моих планов и ведешь свою игру? Ну, отвечай! – разошелся Костя от досады на то, что так легко забылся и опять нечаянно выболтал все вреднючему деду.

– Да что ты, милай, – проскрипел Печной, свесив валенки, – Какой из меня убивец! Вот ежели бы Анку кто пришил – так сразу меня можно было бы вязать. Без анексиев и контрибуциев. А тут я непричастный. Я просто советы тебе подаю. Насчет подозрениев твоих.

– Спасибо, – расшаркался Костя, – сыт по горло вашими советами. И насчет портвейна, и насчет бани. Больше не потребуется.

– Дык, то я шутковал, прикалывался, по-нынешнему. А сейчас – искренне говорю. Бред сивой кобылы все твои подозрения насчет Бирюка. Он, конечное, сволочь, но в тюрьму ему никак нельзя. Василиска одна с братишками и мамкой не сладит. А ты когда еще с портвейном к ней заявишься!

– Ах так, – вспылил Костя, задетый за живой «бредом сивой кобылы» и грубым намеком на его чувство к Василисе, – вот съеду с квартиры, посмотрим, сколько один протянешь. Вычислит тебя Анна Васильевна, никакое снохоубежище не поможет!

Схватив фуражку, он выскочил из дома, громко хлопнув дверью.

– Раз уж оказался на улице, дойду до дома Федорчуков, – решил Комаров, вспомнив, что еще не проверял показания Федора насчет убийства зеленой змеищи.

У калитки он столкнулся с соседкой Елены.

– Что вы делали в доме Федорчуков? – строго спросил Комаров.

– А кто корову доить и поросят кормить будет? – всплеснула та руками, – что же теперь, скотине вслед за хозяйкой, что ли, идти? У Ленки корова-то племенная, дойная, благородных кровей. Давно прошу: продай, да продай. А теперь-то и продавать некому-у-у-у, – неожиданно затянула женщина, – пропадет скотинушка, вслед за Еленушко-о-ой, закружат над ними темные вороны-ы-ы.

Костя поморщился. Его несколько пугала эта способность местных жителей мгновенно переходить от яркого проявления горя к благодушию и обратно.

– Ладно, ладно, – замахал он руками, – следите пока за скотиной, а потом – решится.

– А как решится-то? – сразу успокоилась та, – имущество Федора за так раздавать будут, или в счет государства пойдет? Если что – корову мне! Ты свидетель, я ее кормила!

Костя уже не слушал. Взгляд его застыл на молодой, зеленоватой ветке тополя, росшего около дома. Ветка выглядела несколько необычно: она шла не вверх, как остальные ветки, а росла почти параллельно земле, немного извиваясь и закручиваясь, подобно тропической зеленой змее. Ветка-змейка была безжалостно искромсана ножом неведомого хулигана.

Нож Костя так и не нашел. Он облазил все в поисках орудия убийства змеи-ветки – безрезультатно. Да и вряд ли нож мог проваляться столько без присмотра посреди улицы. Важно было уже то, что змея все-таки была. Пусть даже и в воображении Федора, пусть только макет змеи – но бред его все-таки нес под собой какую-то реальную основу, какие-то обрывки прошедших событий все-таки сохранились в памяти Федора, а это значило то, что он вполне мог и не убивать Сергея Куроедова. Ведь не помнил же он, чтобы поднимал нож на соперника!

В любом случае, Федора выпускать пока нельзя. То, что он не убивал свою жену, еще не доказывает того, что он не убивал Куроедова. К тому же, выйдя на свободу и узнав о смерти жены, он может наделать глупостей. Скажем, бросится искать убийцу и начнет крошить правого и виноватого. О том, что люди в глубинке необузданы в горе и радости, Комаров читал еще у Шолохова.

Пытаясь разобраться в головоломке, подкинутой ему судьбой, Костя незаметно дошел до отделения. Знакомый милицейский УАЗик канареечной расцветки грубо не вписывался в композицию из отделения милиции и пышных кустов отцветшей сирени.

«Начальство пожаловало», – понял Комаров.

Впрочем, дедукция на этот раз его немного подвела. Приезд милицейского УАЗика кроме визита начальства мог означать еще и просто вызов Комарова в район. Молоденький сержант, сидящий за рулем машины, поведал, что Косте следует незамедлительно явиться в Труженик для дачи каких-то показаний.

«Что за ерунда? – думал Костя, устраиваясь рядом с водителем, – из-за дела, что ли? Из-за того, что расследование затянулось?»

Долго мучиться ему не пришлось. Труженик находился в семи километрах от совхоза имени Но-Пасарана, поэтому дорога туда заняла не более семи минут.

До Великой Октябрьской Труженик прозывался несколько по-другому: и в смысле звучания, и в смысле смысла. Современные труженики уже забыли позорное и недостойное россиянина название райцентра, и лишь старики, в припадке ностальгии, бурчали на разгильдяев-внучат, предпочитающих прополке клубники круглосуточное торчание на пруду:

– Не зря, ох, не зря испокон веков наш поселок Ленивым прозывали. Раньше-то названия по натуре давались, не то, что сейчас – по звучности.

Районное начальство Комарова олицетворялось в лице капитана Николая Акимовича Ведерко, выходца из самостийной. Как постоянную примету малой родины Ведерко носил роскошные усищи, колоритное пивное брюшко и постоянный шматок сала в портфеле. На усмешки коллег он реагировал мудро и спокойно:

– Сало – это то, что на тарелке подают к борщу и чаю. А в портфеле у меня – не сало, а Эн Зю, неприкосновенный запас по-научному. Мало ли что в нашей службе непредсказуемой случается? И засады длительные, и допросы, и дежурства опять же. Эн Зю меня и в холод спасет, и нервы успокоит. Сало для нервов – пуще валерьянки помогает.

Видимо, с нервами у Ведерко положение было просто катострофическое. Это наблюдение вытекало из того, что неприкосновенный, по сути своей, запас в редкие дни доживал до обеденного перерыва. По крайней мере, Комаров уже не отделял капитана Ведерко от непременного надкушенного бутерброда с сантиметровым розоватым шматком.