Сергей Абрамов - Тень императора

— Но ведь это же механизм, — заметил кто-то.

Я назвал его микрокибернетическим устройством чисто условно, — сказал Хмелик. — Возможно, это еще более сложная, неизвестная нам система. То, что удалось обнаружить экспериментально, — она, сращиваясь с человеческим организмом, настраивается на его биотоки и, как волшебная лампа Аладдина, выполняет мысленные приказы хозяина. Какие именно и как именно, вы сейчас увидите. Предпошлю только маленькое введение. Помните старый пример с двумя точками на листе бумаги? Согнув этот лист, вы совмещаете их в одну. Браслет Озерова делает это с нашим трехмерным пространством в пределах планеты, причем ни расстояния, ни природные или искусственные препятствия не играют никакой роли. Видимо, в мире, откуда появился этот браслет, известны какие-то свойства пространства-времени, позволяющие регулировать положение двух точек на карте с максимальной точностью наводки. Парадокс неевклидовой геометрии приобретает физическую достоверность, сказка о сапогах-скороходах становится былью.

Хмелик понимал, что не объяснит и сотой доли того, что покажет демонстрация браслета в действии, но не мог отказать себе в удовольствии изложить уже продуманные и выношенные умозаключения.

— Загадочную для нас «работу» браслета, — торопливо продолжал он, словно боясь, что его прервут особенно нетерпеливые слушатели, — можно сравнить с нейронными процессами в мозгу: он принимает сигналы, поступающие на «входы», и выдает с «выходов» готовые решения. Есть в кибернетике устройство, реализованное Ньюэллом, Шоу и Саймэном. Оно последовательно преобразует исходную ситуацию, пока она не станет «конечной». Аналогично, по-моему, функционирует и браслет. К примеру, исходная ситуация — мысленный приказ Озерова: найти и показать набережную Ист-ривер в Нью-Йорке. Ситуация преображается так: на запрограммированной карте мира устройство находит Нью-Йорк, остров Манхэт-тен и набережную Восточной реки. Затем сближаются исходная и конечная точки. Границы касания очерчены синим светом. Видите?

В повисшем посреди комнаты широком озеровском «окне» возникло видение ночной набережной — черный каменный парапет, электрический фонарь и его отражение в черной воде. Проплыла мимо такая же черная спина полицейского. Громыхнул высоко нагруженный бочками грузовик. Где-то на реке загудел катер.

Все молчали, как бы соглашаясь, что словами тут ничего не выразишь. Только Валя спросила робко:

— А почему так темно?

— Потому что в Нью-Йорке ночь, — отрезал Хмелик и кивнул Озерову. — Отключайся, старик.

Видение вместе с «окном» растаяло в воздухе.

— Видите, как точно и безошибочно работает устройство, — возбужденно продолжал Хмелик. — Допустим теперь, что на «входы» поступает не географическое понятие, а конкретный зрительный образ. Андрей, давай нашу набережную.

В синей, светящейся каемке вновь появившегося «окна» зашумела в пламени июньского солнца знакомая всем набережная Москвы-реки возле их дома.

— Обратите внимание, наводка почти мгновенна. Воспроизводится образ, уже когда-то запечатленный браслетом в своей механической памяти. А емкость этой памяти колоссальна. Она вмещает, во-первых, всю карту мира, точнейший оттиск планеты, без масштабных приближений. Ни в одном генеральном штабе такой карты нет. Во-вторых, она хранит все, что воспроизводит. Все увиденное с ее помощью Озеровым в течение всей его жизни будет вложено в эту память. А я думаю, что время действия ее практически не ограничено каким-либо числом человеческих жизней. И мы не знаем, первым ли ее информатором стал Озеров или ему предшествовали его братья по разуму? И сколько их было? И какую информацию накопила машина? И почему мы тогда не можем поставить знак равенства между емкостью ее биомеханической памяти и вместимостью памяти современного человека? А эта вместимость достигает гигантской цифры, в десять в двадцатой степени условных единиц информации, что, в общем, равно всему информационному фонду любой из крупнейших мировых библиотек. Павел Викторович морщится: я не привожу источников этих подсчетов, кстати говоря, не моих, а математика Джона Неймана. Профессору они известны, а остальные могли прочитать об этом в одном из наших журналов.

Последовавшее молчание было долгим и почему-то неловким. Озеров с любопытством отметил, что все глядели на браслет — не на него. Для них он был только уникальным кибернетическим устройством. «Как в цирке, — подумал он, — человек-змея, человек-молния, человек-браслет. Смешно». А с каким удовольствием он снял бы этот проклятый браслет и подарил тому же Хмелику. Увы!

Гиллер первым нарушил молчание.

— Считаю себя не вправе участвовать в экспертизе. Я не физик и не географ и не вижу, возможности использовать эту штуку для нас, геологов. Разве только как средство транспорта или для спасательных работ. Не знаю.

Вместо ответа Хмелик подтолкнул Озерова:

— Режь вниз, Андрей.

— Куда? — не понял тот.

— Под землю. Вообрази, что ты бур и со скоростью автомашины врезаешься в недра. Крой насквозь. До Австралии…

— Вы с ума сошли, Хмелик, — оборвал его Гиллер, но продолжить не успел.

В синей каемке «окна» посреди комнаты поползло что-то мутное, ровное, то светлея, то темнея до черноты, то опять светлея и перемежаясь белеющими прожилками.

— Валя, прожектор! — крикнул Хмелик. — Вполсилы. Не полный.

Включенный прожектор осветил светло-серые неровные массы.

— Граниты, — прошептал Гиллер, резко выдвинув стул вперед.

Сейчас он мог дотронуться до скользящей вверх гранитной стены.

Серая стена вдруг рассыпалась разноцветной мозаикой.

— Ого! — сказал кто-то.

Озеров по голосу не разобрал кто, но не оглянулся, боясь «отключиться».

— На сколько мы спустились? — спросил тот же голос.

— Наверно, на несколько километров, — откликнулся Хмелик. — Ведь спускаемся с автоскоростью. Что это?

— Кристаллы горного хрусталя, — пояснил Гиллер и тихо спросил Озерова:

— А можно глубже?

Пестрая, с отливами каменная стена помутнела, стала матово-черной, и вдруг чернота, сначала слабо, а потом все сильнее отсвечивающая, превратилась в сверкающий поток расплавленного металла.

— Магма, — сказал Гиллер. — Прожектор не нужен.

— Какая глубина?

— Трудно сказать. Думаю, больше пятидесяти километров. Вы что, действительно собираетесь добраться к центру Земли?

— Хотите сию минуту?

— Никоим образом. Попрошу прекратить опыт.

— Озеров, не отключайся, — предупредил Хмелик. — Почему, профессор?