Юрий Нестеренко - Приговор

покровительственном тоне, тем более — такие вот субъекты.

— А, — понимающе кивнул он, — младший сын, верно? Старшему

достается и поместье, и все дела, а младший даже приличного меча не

может себе позволить? Знавал я вашего брата… то есть не в смысле

вашего брата, а в смысле таких, как вы, сударь. Из них часто получаются

знатные вояки, — он хохотнул над своим нехитрым каламбуром. — На вашем

месте я бы поступил на службу. Война — это лучший способ заработка для

мужчины! Тем паче, сейчас и Льву, и Грифону чертовски нужны люди. Я бы и

сам тряхнул стариной, кабы не… — он покрутил в воздухе свой крюк. -

Приходится теперь сами видите чем зарабатывать. Впрочем, это тоже

честный хлеб. У меня уроды настоящие, не то что у других.

— А что же, другие используют грим? — заинтересовался я.

— Да нет, это-то вряд ли, за такое мошенничество в первом же городе

в смоле и перьях вываляют, это самое малое… Они просто детей покупают

у всякой голытьбы, которой кормить нечем, ну или воруют, но это уж

дурни, купить — оно безопаснее, и обойдется недорого… Ну и делают из

них уродов. В бочку там засовывают и так держат, чтоб горбатый вырос,

руки-ноги ломают и бинтуют, чтоб неправильно срослись, надрезы всякие

хитрые, ну и всякое такое. Иной раз забавно выходит, а иной прямо

оторопь берет, что у них получается…

— И что же вас удерживает от подобной практики? — ровным тоном

осведомился я.

— Ну так, во-первых, долго это, много лет надо ждать, пока из

ребенка урод вырастет, а деньги-то сейчас нужны. А потом, ну,

неинтересно как-то. Ногу сломать всякий может. Интересней, когда само

такое уродилось, а ты его отыскал, и другого такого ни у кого нету. Вот,

к примеру, всем этим искусникам с их инструментами, сколько б ни бились,

ни в жизнь человека с двумя носами и тремя глазами не сделать, да чтоб

третий глаз еще и видел. Верно, Хуго?

— Это точно! — самодовольно подтвердил трехглазый.

— Скажите, Гюнтер, — осведомился я, — а у вас у самого есть дети?

— Ну а у какого мужчины их нет? — хохотнул он. — По всей стране, я

полагаю. Правда, ни одного из них я не видел…

— Возможно, видели, просто не знаете об этом. В каком-нибудь цирке.

Их матерям едва ли был в радость такой подарок, не так ли? Или на поле

боя. Самым старшим из них ведь уже должно быть хорошо за двадцать? Так

что кто-то из тех, кого убили вы или ваши люди…

— Хха, — он тряхнул головой, ухмыльнувшись. — А ведь и впрямь может

быть. Никогда об этом не задумывался. Жизнь вообще — забавная штука,

верно?

На его лице не было ни тени смущения, так что я решил не стучаться

в глухую стену и вернуться к сугубо практическим вопросам.

— Как нам лучше доехать до Комплена? — спросил я.

— А вот по этой дороге прямо до второй развилки, на ней направо, а

как лес кончится, до разрушенной крепости и за ней опять направо, через

разоренные виноградники, потом дорога изгибается налево и в конце концов

сливается с другой, что с юга идет. Вот по той уже на север прямо до

Комплена, — объяснил он, не удивляясь резкой перемене темы.

— Лес еще долго тянется?

— Миль двадцать будет. Так что до жилья скоро не доберетесь.

Хотите, тут ночуйте, место в фургоне найдется. Если в общий котел чего

добавите, совсем хорошо будет.

Я посмотрел на Эвьет. Ошибиться в значении ее ответного взгляда

было невозможно, и я хорошо ее понимал. Впрочем, с научной точки зрения

мне было бы интересно обследовать столь редкие патологии — однако едва

ли мне позволили бы сделать это бесплатно. Гюнтер, судя по всему,

нуждался в собеседнике, точнее, в слушателе его разглагольствований о

войне, коими он, вероятно, уже успел утомить своих подопечных — однако

не стал бы ради этого отказываться от денег за то, чем, собственно, вся

компания зарабатывала на жизнь. Все же я закинул удочку, сообщив о своих

врачебных познаниях и предложив осмотр циркачей.

— Благодарю, но в этом нет нужды — у нас все здоровы, — ответил

Гюнтер, как мне показалось, чересчур поспешно (и, разумеется, не подумав

узнать мнение своих "здоровых" подчиненных). Не иначе, он опасался, что

мое искусство способно превратить кого-нибудь из них в нормального

человека. Опасался он зря: возможно, некоторым из них хирургическая

операция и могла бы помочь, но риск смерти от болевого шока и

кровопотери был бы слишком велик, да и желания браться за столь сложную

работу без солидного вознаграждения у меня не было. Но как было убедить

невежественного наемника, что мой медицинский интерес не опасен для его

бизнеса?

— Я не возьму платы, — уточнил я. — И ничего не буду с ними делать,

просто осмотрю.

— Вы очень добры, сударь, но — не нужно, — повторил он уже с

нажимом.

— Ну, в таком случае мы, пожалуй, поедем дальше, — пожал плечами я.

— Как вам угодно. Доброго пути, — ответил он с явным облегчением.

— Ну и мерзость! — с чувством произнесла Эвьет, когда фургоны

циркачей остались позади. — Неужели люди платят деньги, чтобы смотреть

на такое? По-моему, если им и платить, то за то, чтобы они никому не

показывались.

— Людей влечет все отвратительное. Даже шуты и скоморохи,

родившиеся совершенно нормальными, стараются как можно сильнее

изуродовать себя нелепым костюмом и гримом, дабы собрать больше денег.

Человек, опять-таки, единственное существо, которое ведет себя столь

нелепо. Животные сторонятся своих уродливых собратьев, бывает, вообще их

убивают. Это перебор, конечно, и все же стремление сохранять свою породу

в чистоте куда логичней, чем поведение человека… Мы, кстати, еще не

всех видели. В шести фургонах явно едет больше народу, даже учитывая

реквизит. И кого-то среди них Гюнтер очень не хотел показывать врачу.

Пожалуй, я догадываюсь, почему. Вопреки его словам, не все они родились

уродами. Кого-то сделала таким болезнь, и эта болезнь опасна. Скорее

всего, речь идет о проказе на поздних стадиях. Такие больные очень редко

демонстрируют свою внешность на публике, и потому невежественные зеваки

не в состоянии отличить ее от безвредных форм уродства…

— Они возят с собой прокаженного? Но это же безумие! Они заразятся

сами!

— Проказа — очень хитрая болезнь. Она внушает людям едва ли не

больший ужас, чем чума и холера, но, на самом деле, она куда менее