Дмитрий Володихин - Мастер побега

А что он такое внутри военизированной толпы? Да тоже невеликая шпулька. Просто человек, получивший шанс протянуть ноги позже других перекати-поле, тысячами шатающихся по дорогам бывшей Империи, обездоленных войной, революцией, бандитами всех сортов.

Он умеет читать, писать, считать и стрелять. Да еще неплохо говорит – вот, пригодилось гуманитарное образование для нехитрой комиссарской роли. Как-то раз начал при Дэке Потту развивать идею из одного философского трактата времен Регентства – человеческая цивилизация, мол, слишком усложнилась, люди мешают друг другу нормально существовать, собираются в больших городах огромными толпами и напитывают друг Аруга злобой, так не лучше ль срыть самые большие скопления домов да вновь научиться жить в единении с природой? – и Дэк слушал его до странности внимательно, хотя Рэм припомнил завиральные теории старинного философа для развлечения, не более того. А когда Рэм закончил, Дэк, помолчав и поразмыслив, сказал ему очень серьезно: «Звучит красиво. Не знаю, правда ли, но звучит красиво… Выходит, умеешь ты складно слова Аруг с другом сшивать. Для дела – полезная вещь!»

Так какими словами ответить Тари? Правду скажешь – не поймет. Поробуй объясни, что нынче он никому до конца не свой, никому до конца не чужой. Может, дать ей правду простенькую и незамысловатую, не столь сложную, как на самом деле?

– Да я не настоящий комиссар. Я… так. Комиссаришка. Случайный человек на случайном месте.

Она смотрела на Рэма очень внимательно, испытывающе, глаза в глаза, и словно бы пыталась открыть в его зрачках калиточку, а потом спуститься по лесенке, начинающейся прямо за калиточкой, в подвалы его души да узнать доподлинно, из какого материала там все сделано. Молчала.

– Не знаю, пришлют ли за мной легковую. Сомневаюсь, – продолжил Рэм. – Очень сомневаюсь. Скорее, грузовик. Да и то если повезет и начальство смилостивится.

– Блестяще! Грузовик не годится. Растрясет еще хуже, чем на телеге. Доедешь, наверное, живой, но умытый кровью от коленей до горла… – женщина говорила, не глядя на него. Вернее, взгляд ее застыл, и слова извергались из нее машинально, подчиняясь программе, не требовавшей особых мыслительных усилий.

Пауза Рэм не знал, какой еще разговор с нею завести.

Женщина молчала довольно долго, а потом улыбнулась по-человечески, без злобы и ехидства В первый раз.

– Приедут за тобой или нет, а на несколько дней вперед твое место здесь. Побудешь моим подчиненным, случайный комиссар.

Он осторожно улыбнулся ей в ответ. И сейчас же все испортил:

– Ты здесь одна, Тари, и только псина с тобой. Та устрашающая тварь, ты ее редко в отапливаемые комнаты впускаешь…

– Чада.

– Да, Чада… А как же доктор? Когда он будет?

– Доктор? – негромко переспросила Тари, стекленея глазами.

– Ну, главный начальник над твоей больничкой.

– Доктор… его нет. Здесь уже никогда не будет доктора. Я и все.

Она поднялась из-за стола и, не глядя на Рэма, принялась шумно собирать посуду. У некоторых людей самым верным признаком гнева является небрежное отношение к окружающим предметам. Предметы, может, и не виноваты, но их нещадно роняют, швыряют, стукают друг об Аруга Тари звякала и брякала с яростной беспощадностью.

Оторвавшись на несколько мгновений от экзекуции тарелок с ложками, она бросила Рэму:

– Стул подтащи к постели. Форму повесь на стул. Дойди до умывальника и умойся. Дойди до туалета, утка тебе больше не понадобится. А потом – в кровать. Ясно?

И понесла пленную посуду на кухню, не дожидаясь утвердительного ответа Куда он денется?

Рэм выполнил всю предначертанную программу пункт за пунктом. Лег и бессмысленно вперился в потолок. «Что ж ее так разозлило? Ни единого грубого слова не произнес…»

Чуть погодя Тари подошла к его ложу и швырнула на стул несколько растрепанных книжечек.

– На, развлекись. Нет времени разговоры с тобой разговаривать.

Смысл ее слов – неласковый. Но прозвучали они в извиняющейся, нестрогой интонации. И Рэму показалось, что интонация в этом дуэте – главнее.

Перед ним лежало пять выпусков журнала «Путешественник и первооткрыватель» пятилетней давности, пожелтевших, кое-где выцветших. Жадно впившись в тексты, Рэм глотал старый мир, наполнялся им, уходил в него. Тут всякое слово – драгоценность, тут всякую страницу можно заварить вместо целебных травок да пить к удовольствию и поправке здоровья.

«Большая архипелагская парусная регата» – никогда не интересовался парусным спортом, но если у людей есть время и возможности заниматься им, то ведь это прекрасно, просто прекрасно! «Князь Нарикаду Гаруту в джунглях княжества Лоондаг» – звучит весьма романтично. Кажется, в южной части Лоондага находили заброшенные монастыри и даже целые города, а там древние библиотеки, где книги вырезаны на коре дерева хапиш… «На дирижабле – к полюсу!» Помнится, половина студенток его курса обмирали от разговоров о мужественном воздухоплавателе, имя которого… имя которого… о, вот его имя, на второй странице… надо же, забыл! Как он мог забыть? Воздухоплаватель героически погиб, так и не добравшись до полюса Многие женщины Империи тайно хранили у себя его фотографии, вырезанные из газет. Его жена, помнится, собиралась довести дело мужа до победного конца. Но неожиданно нашла другого супруга и отказалась от замысла, решив посвятить себя семье… «Поездка Его Высочества наследника престола по курортам Федерации южных городов и народов отменяется из-за напряженной обстановки…» Нет. Это лучше не читать. Ни к чему. Одно расстройство. О! Как хорошо! «В предгорьях Пандеи найден дом, где жил Мемо Чарану». Где он там найден… Где ж его нашли…

За окном уже темно.

Ни свечей, ни керосиновой лампы, ни даже лучинки горящей у Тари не выпросить. Ходит, поджав губы. Ладно, завтра дочитаем…

На следующий день Тари вновь как следует накормила его. Силы быстро возвращались к Рэму. За сутки, за двое суток до того холод пробирал его до костей. Возможно, от потери крови. Возможно, от усталости. Возможно, от того, что сердце его со всех сторон облепил лед, и на свете не осталось, по большому счету, ничего важного. Но скорее всего первое, второе и третье, объединившись в союзническую лигу, вместе нещадно вымораживали Рэма изнутри. А тут он почувствовал: грубая, немногословная забота медсестры о его никому не нужной особе словно приоткрыла дверь из надира зимы в зенит лета, и через щель в душу и тело просачивается оттепель.

Рэм вдруг заметил, что Тари сохранила хорошую фигуру. Это видно, пусть она и ходит в бесформенных обносках. На шее у нее очень нежная кожа. Лицо – обветрено, руки огрубели от стирки, а вот шея…