Зубачева Татьяна - АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2

Баба Фима как раз заканчивала свою чашку под светский разговор о погоде и преимуществах варенья перед конфетами, когда Женя вошла в кухню уже в платье и черевичках.

— Алиса, если хочешь идти, то давай, одевайся.

— Как для коридора, да? — слезла со стула Алиса. — Мам, а где теперь всё?

Женя, извиняясь, улыбнулась.

— А конечно, — кивнула Баба Фима. — Я подожду.

И наконец — Алиса в ботиках, пальто и фетровой шапочке, Женя в черевичках и платье с платком на плечах, Эркин в джинсах, тёплой рубашке и сапогах, а во главе процессии Баба Фима — все они пошли к Тиму. По коридору к лестнице, перешли в центральную башню, поднялись на четвёртый этаж, и вот двести сорок седьмая квартира. Эркин позвонил. И детский голос спросил из-за двери:

— Кто там?

Опередив взрослых, ответила Алиса:

— Димка, это мы!

— Мам! Пап! — раздался ликующий вопль вперемешку с щёлканьем замка. — У нас тоже гости!

Сам бы Дим, конечно, не справился бы с замком. Открыл Тим. Быстро оглядел пришедших и отступил, впуская в квартиру. Зина из-за его спины заговорщицки кивнула Жене и Бабе Фиме и стала шумно здороваться. Пока женщины ахали и целовались, Тим и Эркин осмотрели друг друга. Тим был по-домашнему: в рабских штанах и рубашке и новых кожаных тапочках на босу ногу.

— Ой, да не разувайтесь вы, — замахала руками Зина на попытку Жени снять черевички. — У нас ещё полы не такие, чтоб разуваться.

— Ну, давай, хозяйка, — кивнула Баба Фима. — Показывай, что у тебя тут и как.

Тим и Эркин одновременно посмотрели на Бабу Фиму, снова друг на друга и сдержанно улыбнулись.

— Давай, Тим, посмотрим, — предложил Эркин.

— Смотри, не жалко, — повёл плечом Тим.

Они не спеша пошли по квартире. Да, конечно, обои на месте, двери не расшатаны, на паркете никто костров не разводил, но поскоблить бы его не мешало. И натереть, как следует. О чём Эркин и сказал. Тим настороженно кивнул.

— Хорошая квартира, — заметил Эркин, переходя в следующую комнату.

Не отдавая себе в этом отчёта, он сейчас подражал Медведеву. Когда в среду после работы к нему домой пришли Медведев с остальными, они так же ходили, смотрели, хвалили и обсуждали, что, как и кто будет делать. Он тогда, наслушавшись, понял, что сам бы колупался месяц, а то и больше.

В одной из дальних комнат они остановились у окна.

— Обои я менять не буду, — сказал Тим и добавил: — Пока.

— И с обстановкой потянешь, — понимающе кивнул Эркин.

— Да. Ты тоже не всё ещё сделал, так?

— Дом закончен — пора умирать, — улыбнулся Эркин. — Слышал я такое. Да и… спешить некуда, у меня вся жизнь впереди.

— Да, — согласился Тим. — Слушай, эти, ну, из бригады твоей, сговаривались с тобой?

Да, — сразу понял его Эркин. — Ещё в понедельник. А в среду пришли, посмотрели, обговорили всё. Материал мой, а остальное… Хотя вот, для кладовки брус и доски они принесли, — и улыбнулся, — в подарок.

Тим кивнул.

— Понятно. Мне… мне тоже в цеху сказали, что придут.

— Прописался?

— Да, порядок. Двадцать с небольшим ушло. Слушай, это… беженское новоселье тоже… вроде прописки получатся, так?

— Так, — удивлённо согласился Эркин. — Получается… что так. Я не думал об этом.

— А о чём ещё ты не думал? — поинтересовался Тим.

— А я тебе отчитываться должен? — немедленно ответил Эркин. — Пошли, кладовку посмотрим. Стеллаж будешь делать?

— Самое удобное, — кивнул Тим.

Он явно хотел о чём-то спросить, пока они одни, но медлил. А Эркин не стал помогать ему, но и не торопил, продолжал стоять рядом. Они стояли у окна, разглядывая заснеженную площадь перед домом, казавшийся отсюда совсем маленьким магазин, редких прохожих.

— Слушай, — наконец разжал губы Тим. — Ты… вы как спите?

— Чего? — переспросил Эркин, еле заметно сощурив глаза.

— Ну, одеял сколько?

— Одно, — ответил Эркин.

Тим сосредоточенно кивнул. Он сам не знал, о чём и, главное, как спрашивать. Ведь… ведь вроде всё обошлось, но ему-то хочется, чтоб всё было хорошо, по-настоящему, а не по-рабски. А как говорить об этом? Непонятно…

…Среда прошла в суматошной беготне. С утра они пошли к Филиппычу. И приехали оттуда на нагруженных санях. Кухонный шкафчик, постели, посуда, всякая хозяйственная мелочь… Зина сначала всё оглядывалась на него, спрашивала, и он повторял:

— Бери всё, что надо.

Там же — у Филиппыча и впрямь было всё! — купили и три кровати. Две маленькие, чуть побольше детских, и большую двухспальную. Да, конечно, крепкие, новые, но явные самоделки, потом надо будет их заменить, купить красивую спальню, но он спешил. Больше они спать на полу, по-рабски, одетыми и вповалку не будут! Он бы и шкаф сразу купил, но шкафа у Филиппыча не было, шкафы только под заказ, так что ограничились вешалкой в прихожую и комодом. Еле довезли, еле втащили, больше семисот рублей ушло, не считая за подвоз и помощь при разгрузке. Расставили, как получилось. Впопыхах чем-то пообедали. Распихали кое-как покупки и снова пошли в город. Уже в центр, в Торговые ряды. На три кровати у них же даже постельного белья нет. Дим и Катя снова остались одни, и Зина всё волновалась, и он тоже начал психовать, подозревая, что изобретательный Дим найдёт, чем занять себя, и не Кате его остановить, так что неизвестно, будет ли цела квартира к их возвращению. Но обошлось наполненной водой ванной с плавающими там кастрюльками и мисками. И до вечера устраивались, а в четверг ему уже на работу. Хорошо, что во вторую смену, так что с утра он себе хоть тёплой одежды успеет купить. Но до четверга ещё была ночь. Его первая ночь с Зиной в супружеской постели. В комнате, которую они определили как свою спальню, стояли кровать, комод и табуретка — одежду сложить. Голое окно без штор, голая яркая лампочка под потолком. И у детей в комнатах — кроватка и табуретка — и всё. Да на подоконниках в одной комнате — кукла, в другой — машинка. Катя хныкала, боясь оставаться одна, Дим храбрился, но, когда он наклонился поцеловать сына на ночь, уцепился за его шею и долго не отпускал. Зина придумала включить свет в прихожей и оставить открытыми двери, чтоб хоть темноты такой не было. И сказала ему:

— Ты, Тима, к стене ложись. Если что, я ночью к ним встану.

Сказала так просто, будто… будто всё само собой у них, будто… будто так и надо. Он ещё раз поцеловал Дима и Катю, проверил, надёжно ли заперта входная дверь — замки он потом заменит, хреновые замки, к таким и отмычка не нужна — и вошёл в спальню. Стал снимать рубашку, старую, ещё рабскую — руки дрожали, как после нагрузки — подумал, что хорошо виден с улицы в освещённом окне, пошёл и выключил свет. На пол лёг жёлтый прямоугольник от открытой двери. Он отошёл в тень, разделся, сложив одежду на табуретку в привычном, как выучил ещё Грин, порядке, сел на край кровати, обтёр ладонью ступни — тапочек ещё не было, босиком ходили — откинул одеяло, лёг к стене, накрылся. Одеяло выбирала Зина, толстое, мягкое, как перина. От новенькой простыни- привезённые с собой оказались малы для этой кровати и пошли на детские — и от одеяла пахло странным непривычным запахом. Он лежал и слушал, как Зина зашла к детям, пошепталась с ними. Он уже знал, помнил по лагерю этот тихий неразборчивый шёпот, где слова неразличимы, да и не важны, а от самого голоса делается тепло и спокойной. Вот её приближающиеся шаги. Он почему-то закрыл глаза и отвернулся к стене. И слушал. Зина покопалась в его вещах, вышла, открылась дверь ванной, вроде, зажурчала вода из крана, утихла, закрылась дверь, щёлкнул выключатель. Вошла в спальню. Села на край кровати. Зина на ночь всегда раскалывала свой узел, спуская косу. Да, вот звякнула упавшая на пол шпилька. И вот… легла. Он ощущал, чувствовал рядом её и… и лежал… как скованный… как… как будто ему релаксанта полный шприц вкатили.