Марина Наумова - Ночной народ

- Вы подождите здесь!

Глория боялась, что кто-то из жителей Мидиана скажет ей "нет", - но они молчали, словно признавая за ней такое право.

- Прошу! - шутливо развел руками Нарцисс, пропуская ее в камеру.

Глория вошла и содрогнулась от жалости - таким несчастным выглядел безвольно лежащий Бун. И она еще надеялась, что в полиции к нему могут нормально отнестись...

- Я не боюсь тебя, - прошептали ее губы, прежде чем их сковал горячий, даже слишком горячий для мертвеца поцелуй.

Не было жуткой маски зверя-человека - на девушку смотрело хорошо знакомое, только очень бледное и усталое лицо того Эрона, которого она всегда знала и любила.

Как много ей хотелось рассказать! И в то же время ей было не до слов. Почувствовать, что он реален, ощутить его холод или тепло, проверить на ощупь, не обманывают ли ее неверные глаза, - вот что было сейчас важнее всего. А руки Эрона гладили ее, словно тоже боялись наткнуться на уходящий от прикосновения мираж...

- Я не хочу стать прахом, - снова зашептали губы. Глория и сама плохо понимала, что говорит. Я хочу, чтобы мы были из плоти и крови...

Девушка отстранилась на миг, чтобы получше рассмотреть своего друга, - и его раны отозвались в ней почти физической болью.

Раны - единственное свидетельство того, что он уже мертв... Но разве это было правдой?

Глория мотнула головой, стараясь отогнать этот образ от себя, как видение или дурной сон, и снова прильнула к Эрону, наслаждаясь его реальностью, - уж лучше довериться осязанию... А раны - это так, пятна краски на грязной футболке...

"Что-то они долго", - подумал Нарцисс, берясь за дверную ручку. Он увидел то, что и ожидал увидеть: парочка обменивалась неистовыми поцелуями.

Нарцисс деликатно кашлянул и, убедившись, что влюбленные не замечают ничего, проговорил:

- Эй, ребята! На это сейчас нет времени... - и отвернулся, чтобы не поддаться позорной зависти.

Счастливые глаза еще раз встретились, заглядывая друг в друга, и сразу посерьезнели.

Эрон встал первым.

- Ну, мы идем?

57

Когда автомобиль едет слишком быстро, у многих сердце в груди начинает попросту замирать, и ощущение это можно спутать со страхом. Но не мог же и в самом деле капитан Эйкерман бояться каких-то монстров? Мысль об этом казалась ему оскорбительной. Чтобы отвлечься от наблюдений за своим самочувствием, он решил обратить свое внимание на сжавшегося на заднем сиденье Гиббса.

Бывшему священнику было не по себе, и он имел право этого не скрывать. Уткнувшись носом в раскрытую книгу, он старался сосредоточиться на тексте, который, быть может, сумеет защитить его в переделке, но строчки прыгали перед глазами и сами собой складывались в какой-то совершенно "левый" текст.

- Вы когда-нибудь раньше проводили экзорцизм? - спросил Эйкерман, несколько сомневаясь, правильно ли он произносит последнее слово. Ему не очень было бы приятно, одерни его Гиббс, поймав на неверном термине. Но бывший священник не вслушивался - он скорее угадал смысл вопроса.

- Нет, - неровным голосом отозвался он и нервно вцепился в протянутую капитаном флягу с виски.

- Тогда лучше начинайте репетировать...

Со стороны священника раздался сипящий вдох - он тянул спиртное, прихватывая вместе с ним и окружающий флягу воздух.

Поняв, что толку из этого разговора не будет, Эйкерман повернулся к сидящему рядом Дейкеру.

Психиатр выглядел неплохо. По его виду сложно было сказать, что он испуган или излишне напряжен. Дейкер смотрел на дорогу едва ли не с вдохновенной целеустремленностью.

- Возьмите! - капитан протянул доктору запасной пистолет.

Дейкер встрепенулся - ему было не так просто вернуться из мира своих фантазий в мир реальный - и удивленно посмотрел на капитана.

- Зачем? - спросил он, чувствуя, как что-то невидимое напрягается у него внутри. - Я все равно не умею стрелять...

Эйкерман скривился. Ну и компания подобралась!

Тем временем спиртное сделало свое дело: Гиббсу показалось, что от этих нескольких глотков он словно протрезвел. Разрозненные скачущие буквы начали складываться перед глазами в осмысленный текст... Даже не просто в текст - к своему удивлению, бывший священник убедился, что написанное имеет более чем непосредственное отношение к их поездке.

- И сказал Моисей народу... - раздался с заднего сиденья дрожащий голос, - вооружите себя и людей на войну, чтобы они пошли совершить мщение Господне на Мидиан... и все города их и владения, и селения их сожгли огнем... и вместе с убитыми их убили и царей их и людей их и скот...

Гиббс осекся и замолчал. Текст вновь растаял, и - что самое худшее ему начало казаться, что он читал этот отрывок и раньше, но в тот раз все звучало немного по-другому. И уж не ему с его грехами было изменять слова Святого Писания... Но откуда тогда взялся в тексте Мидиан? Не сам же Гиббс выдумал его...

От всего этого бывшему священнику стало жарко, он откинулся на спинку сиденья и замер, хлопая рыжеватыми ресницами.

Гиббс и не догадывался, какое впечатление произвели эти слова на Эйкермана.

Вначале капитану показалось, что он просто ослышался. Одно дело слушать проповеди со стороны, но совсем другое - становиться самому как бы участником событий, упомянутых не где-то, а в ТАКОЙ книге. (Сам Эйкерман, как, кстати, и Дейкер, Библию никогда не читал.) От одной мысли об этом предстоящая операция приобретала особую окраску... Да, эта цитата едва ли не кричала, что их ждет отнюдь не веселая загородная прогулка-сафари.

- Черт! - изменившимся голосом произнес капитан. - Кажется, нам предстоит встреча с дьяволом...

- Я не верю в дьявола! - нервно и нетерпеливо вставил Дейкер, метнув в сторону ошалевшего священника презрительный взгляд. Психиатр догадывался, откуда могли выскочить эти "пророческие слова", - из дурной головы и фляги.

На лице Эйкермана появилась злая усмешка. Что ж, он сумел оценить, какой важности дело ему предстоит.

- Поверите! - и в голосе его звучала фанатичная убежденность.

58

Ничто не делает человека таким всесильным, как вера. Ничто не делает его таким твердолобым, как вера.

Пророчество легло под ноги бравому капитану, становясь тем трамплином, с которого он будет совершать свой великий прыжок - вряд ли даже при таких условиях его можно назвать взлетом: Эйкерман не принадлежал к тем людям, что способны летать. Его можно было сравнить скорее с танком, чем с самолетом-истребителем. Но почва под ногами его своеобразной морали - ибо и отсутствие таковой бывает иногда моралью - теперь была, и никто не мог ее вышибить.

Эйкерман всегда подозревал, что, следя за порядком, выполняет миссию, предначертанную свыше. Прочитанное Гиббсом окончательно убедило капитана в том, что он не ошибался, - так чему он должен был удивляться? Еще одному доказательству своей и без того очевидной правоты?