Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста

Главный врач, пожилая румяная женщина с обесцвеченными гидропиритом волосами, никого до больной, конечно, не допустила, слегка обнадежив, что наблюдаются изменения к лучшему.

— Невзирая на то, что она все еще без сознания? — попытался уточнить Неймарк.

— Дыхание выровнялось, — объяснила главврач. — А это сейчас главное.

— Сердце? — Он продолжал обстоятельно расспрашивать.

— Пока без существенных перемен. Но сердце мы ей поддерживаем. Давление падает, вот что тревожно.

— Давление? — Александр Матвеевич сосредоточенно пожевал губами. — Отчего же давление? Значит, сердце все же справляется?

— Ох милый вы мой! — певуче вздохнула женщина и объяснила ему, как ребенку: — Борется сердце, изнемогает, потому как трудно ему. У больной наблюдаются патологические изменения печени.

— Это типично при подобных поражениях?

— К сожалению.

— Неужели ничего нельзя сделать? — не выдержал Кирилл. — Может, переливание крови. Так у меня первая группа!

— Все, что необходимо, мы делаем.

— Может, связаться с Москвой? — обратился Александр Матвеевич к Наливайко. — Директор Института тропической медицины мой хороший приятель, и я бы мог узнать…

— Да оставь ты в покое своего приятеля! — досадливо оборвал его Петр Федорович. — Как что, так сразу Москва! Мы здесь лучше их знаем, что нужно делать. Думаешь, первый случай такой? Как бы не так! Слушай лучше, что Анна Спиридоновна тебе толкует. — Он дружески подхватил врачиху под локоток. — Она не одного на моих глазах выходила. А в твоей тропической медицине они бы загнулись, так и знай! Правду я говорю?

— Случай непростой, — уклончиво ответила Анна Спиридоновна. — И пока не прошел острый период, трудно делать прогноз. На данный момент, говорю со всей ответственностью, непосредственной угрозы не наблюдается, а там посмотрим.

— Сколько он продолжается, острый период? — спросил Кирилл.

— Обычно дней пять… Потом можно будет провести все необходимые анализы и назначить лечение.

— Иные по полгода маются, — заметил Наливайко. — Вот же проклятый крестовичок!

— И часто у вас такое случается? — не отставал от Анны Спиридоновны неугомонный Неймарк.

— В плохие годы — три-четыре случая, а так крайне редко. Последнего больного — помнишь Арзамасова, Петр Федорович? — благополучно выписали три года назад.

— Но намучился он, бедняга, основательно!

— Да, довелось-таки повозиться. В печени возникли длительные и стойкие изменения.

— Ему даже пришлось на материк переселиться. Он, понимаете, водолазом у нас работал, а после такого камуфлета человеку на море делать нечего.

— Почему? — тревожно ловя каждое слово, осведомился Кирилл.

— Яд гонионемы обладает способностью вызывать анафилоксию — повышенную чувствительность — к повторному введению даже очень небольших доз того же токсина, — объяснила главврач. — Почти все смертельные случаи приходятся поэтому именно на повторное поражение. Так что выбирать не приходится. Уж очень велика степень риска.

— Значит, первичные?.. — попытался поставить точку Кирилл, преданно глядя на Анну Спиридоновну.

— С ними, разумеется, проще, — поняла она недосказанное.

— И на том спасибо, — нехотя отступил Неймарк, склонив голову.

— Куда вы теперь? — поинтересовался Наливайко, присев покурить в тени тополей. — Сразу назад или у нас погостите?

— Домой поедем, Петр Федорович, забот полон рот.

— Я бы остался, если можно, на несколько дней, — попросил Кирилл, упрямо сдвинув брови. — Здесь есть какая-нибудь гостиница.

— Гостиниц у нас в райцентре пока не построено, мил человек, — сообщил Наливайко. — Но устроить, конечно, можно. Турбаза сгодится?

— Буду очень благодарен.

— Значит, заметано… А с работы начальство отпустит? Астахов, я знаю, насчет этого строг.

— Я здесь на отдыхе, товарищ Наливайко, в лагере СКАН живу. Как говорится, сам себе хозяин.

— Тогда дело другое. — Петр Федорович посмотрел на часы. — Садитесь ко мне в машину, подброшу… Ну, в таком разе прощай, Матвеевич. — Он протянул Неймарку руку. — Звони, если чего понадобится, не стесняйся.

— До скорого, Федорович. Можешь не сомневаться, я позвоню.

— Сам из Москвы? — спросил Наливайко, усаживаясь рядом с Кириллом.

— Из Москвы, Петр Федорович.

— А по специальности кто?

— Химик, в научно-исследовательском институте работаю.

— Не по нашей, океанической, части?

— Ничего общего, к сожалению, но море люблю.

— Если бы не любил, не приехал… Вон оно как обернуться может, море. Жаль Светлану Андреевну, это же надо, чтоб так не повезло человеку.

Кирилл ничего не ответил, глядя в окно, за которым проносились розовые и голубые домики и тополя, тополя.

XXI

Герман Кондратьевич Гончарук вызвал машину и поехал в порт, где у тридцать восьмого причала стоял белоснежный красавец «Борей» с двумя мощными радиотелескопами в шаровых оболочках. Судно три дня как пришло из доков и было поставлено под загрузку. Контейнеры с оборудованием ждали своей очереди, составленные вдоль подъездных путей в замысловатые фигуры.

Машина остановилась возле трапа. Дружески поздоровавшись с вахтенным помощником, которого видел впервые в жизни, Герман Кондратьевич прошелся вдоль кнехтов. В зазоре между бетонной плитой причала и высоким бортом завороженно темнела вода. Туго натянутые полипропиленовые тросы с резиновыми дисками против крыс косо пересекали сумрачно подернутый синеватой пленкой мазута омут. Несло сыростью, сладковатым чадом солярки и тем особым железным холодком, что ощущается только в порту.

Над рубкой лязгала плохо смазанная поворотная стрела, опуская на палубу оранжевую крышку батискафа системы «Пайсис», намертво закрепленного на корме. Место для второго аппарата, отмеченное откинутыми скобами, было пока свободно. Его обещали подвезти только в начале будущего месяца, что нарушало весь тщательно разработанный график.

Убедившись, что окованные жестяной полосой ящики с новейшими магнитометрами уже опущены в трюм, Гончарук перешагнул через камингс и, грохоча по ступеням, сбежал на ют, где размещались лаборатории. У гидрохимиков и биологов моря еще конь не валялся. Столы и полки сплошь были заставлены нераспакованной посудой и приборами. В геофизической продвинулись значительно дальше. Бесчисленные напичканные электроникой блоки были размещены по своим кронштейнам, а всевозможные самописцы надежно принайтованы к переборкам. Единственное, что здесь требовалось, это вынести развороченную тару и провести генеральную уборку.