Владимир Немцов - Последний полустанок

Покоренная его горячей искренностью, Нюра не могла лгать.

- Вы хороший, Серафим Михайлович, и мне не хочется вам делать больно. Но разве вы не догадываетесь, почему я хожу с Аскольдиком, Риммой? Почему стараюсь вас избегать?

- Боитесь меня?

- Вас? Никогда. Но есть страшные люди. Если бы вы знали, что о нас говорят!

- И знать не хочу.

Нюра машинально перевернула страницу.

- Вам, конечно, безразлично... А я уже не могу, мне трудно дышать.

- Но что мы такое совершили?

- Ничего.

- Тогда плевать на пошляков. Вчера Толь Толич встретил меня с усмешечкой: "Вы, оказывается, здесь не скучаете, Серафим Михайлович, нашими молодыми кадрами интересуетесь?" Пришлось вежливо осадить. Теперь уж не заикнется.

- Хотелось бы верить, - с грустью сказала Нюра. - А с другими что делать?

Поярков крепко сжал ее локоть.

- Позабудем про них. - Он облегченно вздохнул. - Прямо от души отлегло. А я-то думал... Значит, все остается по-старому?

Нюра захлопнула книгу и устало закрыла глаза.

- Пусть будет так.

- Я счастлив, Нюрочка...

Никто не слышал, что он говорил. А ему самому слова казались пустыми, банальными. Говорил, как он будет скучать без Нюры, наконец в приливе смелости отбросил все, что мешало высказаться.

- Нет, я так не хочу. Без вас не вернусь в Москву. И не ждать, нельзя больше ждать. Если нужно, поговорю с Медоваровым. Не отпустит, тогда поговорю...

- Со мной. - Нюра, не поднимая головы, разглаживала платье на коленях. Об этом вы забыли? Я не могу, - и Нюра еще ниже склонила побледневшее лицо.

- Почему? - вырвалось у Пояркова, он нервно закурил и, как бы опомнившись, сунул папиросу в карман. - Простите, я не о том.

Дрожащими пальцами нажал он рычажок у кресла. С глухим стуком спинка откинулась назад. Так лучше - Нюра сидит согнувшись и не видит его. Запахло паленой шерстью. Папироса? Обжигая пальцы, потушил. "Почему? Почему? мысленно повторял он. - Да не все ли равно! Не нравлюсь? Любит другого?"

Нюра выпрямилась и, смотря на Пояркова серыми открытыми глазами, проговорила:

- Не сердитесь. Вы ничего не знаете.

В голосе ее слышались боль и стыд, она вновь переживала свою давнюю ошибку, готовая провалиться вниз сквозь пол самолета, только бы не видеть удивленного скорбного взгляда Пояркова.

- Не мучайте меня, - нервно перебирая стеклянные цветные бусы, прошептала она. - Спросите у Багрецова. Он знает.

Зачем Пояркову расспрашивать какого-то мальчишку? Что за тайна связывает их? Он глушит неясные подозрения, веря, что Нюра не может лгать. Видно, ей боязно признаться. Но в чем?

- Я верю вам, Нюрочка. - И, склонившись за высоким креслом, робко поцеловал руку.

- Не троньте! Грязная она. - Нюра быстро, словно от ожога, выдернула руку и, вытащив из сумки платок, отвернулась к окну.

В самолете стало тихо. Утихомирились и гуси и поросята, их оставили в покое до следующего часа, когда придется лететь на большой высоте, через отроги Кавказского хребта.

Проходя мимо Пояркова, старый врач Марк Миронович тряхнул редкой седой бородкой и неодобрительно покачал головой. Уж очень ему не нравилось за последние дни состояние Серафима Михайловича. Прямо хоть в больницу клади. Покой ему нужен, а кругом суетня. Ноев ковчег, а не лаборатория.

Аспирант, изучающий субъективные ощущения полета, застонал. Марк Миронович вытер ему рот куском ваты и предложил таблетку аэрона.

- Не могу, доктор, - упавшим голосом пролепетал аспирант. - Нужна... чистота эксперимента... - И он опять схватился за пакет.

- Если хотите знать мое мнение, - теребя бородку, рассерженно проговорил Марк Миронович, - это не эксперимент, а игрушки. Раньше ученые себе чуму прививали... А вы... - Он посмотрел на мокрую вату и бросил ее в раскрытый пакет. - И за это еще деньги платят.

Аскольдик наглотался аэрона и чувствовал себя неплохо. Он оттеснил Марка Мироновича в сторону и, размахивая раскрашенным листом, подбежал к Медоварову:

- "Молния" готова, Анатолий Анатольевич, завизируйте.

Медоваров взял с собой Аскольдика, который доказывал, что эта командировка связана с темой его курсового проекта, но дело было в другом: Толь Толич хотел угодить отцу Аскольдика. Не раз приходилось обращаться к нему по разным хозяйственным делам. Кстати говоря, и сам Аскольдик - мальчик полезный, способный, прекрасно рисует карикатуры, пишет критические заметки, выступает со стихами. До него стенгазета НИИАП "К высотам науки" выходила лишь к Маю и Октябрю, а сейчас чуть ли не еженедельно.

Мальчик выпускал "молнии", где бичевались растяпы и бракоделы, зазнавшиеся товарищи, которые слишком гордо несут свою голову и подчас забывают даже с начальником поздороваться.

"Всем, всем достается, - привычно думал Медоваров, расстилая на коленях раскрашенный лист. - Критика способствует выполнению плана, борьбе за нового человека... Вот и сейчас в нашем маленьком, но сплоченном коллективе, работающем в трудных условиях кислородной недостаточности, не замирает общественная жизнь. Своевременная критика, не взирая на лица... Ну что же, посмотрим, посмотрим..."

Нарисован летящий самолет. На борту выведены буквы "НИИАП". В хвосте как бы сквозь прозрачную стенку видны фигуры Пояркова с портфелем, на котором написано "Ведущий конструктор", и Нюры, льстиво засматривающей ему в глаза.

- А ведь похожи, - рассмеялся Медоваров. - Рука у тебя, братец, бойкая. Только надо подписать, "дружеский шарж". На всякий случай, чтобы не обижались зря. А так - дружеский и дружеский, все в порядке.

- Совершенно справедливо, Анатолий Анатольевич, - признательно согласился польщенный автор. - Подпишу.

Под названием "Ноев ковчег" шли рифмованные строки:

Нет здесь "чистых" и "нечистых",

Все сдружились с высотой,

Самолет несется быстро

Над тридцатой широтой.

- Вообще, неплохо, золотко: мысль о дружном коллективе ясна, поощрительно резюмировал Медоваров. - Только насчет широты надо проверить. А может, она тридцать вторая?

- Но ведь тридцатая тоже, наверное, была?

- "Наверное, наверное"... - передразнил Медоваров. - Наука, золотко, требует точности.

- Конечно. - Аскольдик скорчил обиженную рожицу. - Только ведь это не наука, а вроде поэзии.

- Вот именно "вроде". Нет уж, золотко, не спорь. В научном коллективе точность обязательна.

- Ну хорошо, - согласился Аскольдик. - Напишем: "Над какой-то широтой".

- Пожалуйста. Тут уж не ошибешься. - И Медоваров продолжал читать:

И для нас совсем не ново,

Что с Поярковым сидя,

Наша Нюра Мингалева

Презирает всех и вся.

Он талантлив, спора нет,

И дождется большей славы,

Но какой бывает вред

Льнуть к тому, кто самый "главный".

Передавая "молнию" Аскольдику, Медоваров похвалил: