Айзек Азимов - Покупаем Юпитер (Сборник рассказов)

Тут Кранвиц не выдержал:

— И поэтому все два триллиона тонн следовало отвести людям?

— Именно так.

— Даже если это означает уничтожение всех других живых существ?

— Таков путь эволюции, — зло выкрикнул Бантинг. — Выживают лишь наиболее приспособленные.

Альварес снова слегка прикоснулся к его колену.

— Бантинг прав, Кранвиц, — сказал он мягко. — Рыбы с внутренним скелетом сменили панцирных, которые в свою очередь когда-то сменили трилобитов. Рептилии сменили амфибий, а им на смену впоследствии пришли млекопитающие. Теперь наконец эволюция достигла своего пика. Земля обеспечивает жизнь гигантского пятнадцатитриллионного населения людей…

— Но как? — горячо возразил ему Кранвиц. — Они ютятся в колоссальном сверхздании, занимающем всю поверхность суши, на которой больше нет ни растений, ни животных, кроме тех, что прозябают тут у меня. И весь ныне необитаемый океан превратился в планктонную похлебку. Никакой жизни, кроме планктона. Мы бесконечно снимаем с него урожай, чтобы прокормить человечество, и точно так же бесконечно пополняем океан органикой, чтобы прокормить планктон.

— Мы живем очень хорошо, — парировал Альварес. — Войн нет, преступности нет. Наша рождаемость строго регулируется; наша смерть легка. Наши дети генетически адаптированы, и на Земле нынче насчитывается двадцать миллиардов тонн нормального мозгового вещества. Трудно даже вообразить такое количество сложнейшего во всей вселенной органического продукта.

— И что же делает это колоссальное количество мозгов?

Бантинг испустил громкий вздох возмущения, но Альварес, все еще продолжая сохранять спокойствие, ответил:

— Мой друг, вы путаете путешествие с прибытием к месту назначения. Вполне возможно, что это результат вашего общения с животными. Когда Земля только развивалась, природа была вынуждена экспериментировать, опираясь на случайность. Тогда расточительность была оправданна. Земля была в те времена пустынна, свободной территории хоть отбавляй, и эволюция могла экспериментировать с десятью тысячами видов или даже больше, пока она не отобрала наконец нужные ей. Даже когда появилось человечество, ему приходилось идти на ощупь. В процессе обучения оно рисковало, пыталось совершать невозможное, валяло дурака, гибло. Но теперь человечество прибыло в свой дом. Люди целиком заняли планету, и им останется лишь наслаждаться Совершенством.

Альварес помолчал, давая собеседнику возможность проникнуться смыслом сказанного, затем продолжил:

— Мы жаждем этого, Кранвиц. Весь мир жаждет Совершенства, достигнутого нашим поколением, и мы хотим получить награду за свои достижения. Ваши животные нам мешают.

Кранвиц упрямо покачал головой:

— Они занимают ничтожно мало места. Потребляют ничтожно мало энергии. Если вы их уничтожите, то какое пространство выгадаете? Еще для двадцати пяти человек? Двадцати пяти при пятнадцати триллионах!..

— Двадцать пять человек — это семьдесят пять фунтов мозга. А что может быть противопоставлено по важности семидесяти пяти фунтам человеческого мозга? — взвизгнул Бантинг.

— У вас и без того миллиарды тонн этих мозгов!

— Знаем, — согласился Альварес, — но разница между Совершенством и неполным совершенством такая же, как между Жизнью и не совсем жизнью. Вся Земля готова отметить год 2430 от Рождества Христова год, когда компьютер сообщил нам, что планета наконец заполнена, цель достигнута; труды эволюции увенчались успехом. Неужели же мы должны страдать от нехватки места для двадцати пяти человек даже при пятнадцати триллионах? Это такая ничтожная, такая крохотная недостача… и все-таки это недостача! Думайте, Кранвиц! Пять миллиардов лет Земля ждала, чтобы ее заполнили. Неужели нам снова придется ждать? Мы не вправе заставить вас и не собираемся этого делать, но если вы уступите добровольно, то станете героем в глазах у всех.

— Да, — подхватил Бантинг, — и люди будут помнить, что Кранвиц совершил деяние, благодаря которому было достигнуто Совершенство!

Кранвиц ответил, подражая голосу Бантинга:

— И человечество запомнит, что именно Альварес и Бантинг убедили Кранвица поступить так, а не иначе!

— Если допустить, что нам это удалось, — кивнул Альварес, не позволяя своему раздражению вырваться наружу. — Но скажите мне, Кранвиц, сможете ли вы вечно противостоять объединенной воле пятнадцати триллионов людей? Каковы бы ни были ваши мотивы — а я признаю, что вы в определенном смысле идеалист — неужели вы посмеете лишить такое огромное количество людей последнего недостающего ему жалкого кусочка Совершенства?

Кранвиц молча смотрел в пол, и рука Альвареса сделала легкое движение в сторону Бантинга, который послушно промолчал. Тишина не нарушалась, пока текли томительные минуты.

И тогда Кранвиц прошептал:

— Могу я еще один день провести с моими животными?

— А потом?

— А потом… потом я больше не буду стоять между человечеством и Совершенством.

Альварес ответил:

— Я извещу об этом. Все будут вас почитать.

Оба гостя покинули комнату.

В огромном, занимающем весь континент здании пять триллионов из населяющих его людей мирно спали, около двух — мирно закусывали, половина триллиона неспешно занималась любовью. Остальные триллионы либо беседовали без всякой горячности, либо неторопливо общались со своими компьютерами, либо катались на машинах, либо изучали технологию, либо собирали микрофильмовые библиотеки, либо развлекали своих сограждан. Триллионы ложились спать, триллионы вставали с кроватей, это рутинное житье-бытье не нарушалось никакими случайностями.

Работали машины, проверяя собственную надежность и тут же исправляя найденные неполадки. Планктонная похлебка океана грелась под солнцем, и клетки планктона делились снова и снова, тогда как драги бесконечно вычерпывали похлебку ковшами, высушивали и миллионами тонн доставляли к конвейерам и трубопроводам, которые разносили эти тонны по всем уголкам бесконечного здания.

А в других уголках здания собирались отходы жизнедеятельности человека — их подвергали облучению, обрабатывали, высушивали, поступающие трупы размельчали, тоже высушивали и обрабатывали, и все это сбрасывалось в океан.

В течение нескольких часов, пока происходило все сказанное выше, так же как оно происходило множество десятилетий до того и неуклонно будет происходить грядущие тысячелетия, Кранвиц в последний раз покормил своих питомцев, погладил морскую свинку, поднял к лицу черепашку, чтобы встретить ее бессмысленный взгляд, и пропустил меж пальцев живой клинок зеленой травинки.