Кэролайн Черри - Евгений

— Очень, очень доволен! — прохрипел Петр, — только скажи, Хвиур, что тебе от меня надо?

— Сегодня вечером по реке плывут прекрасные косточки… А вот в моей уютной пещерке… Ну, понял, как тебе моя идейка? Ничего придумано, а?

Это он об Эвешке говорит, догадался Кочевиков. Но вот только причем тут его берлога? Петр позволил себе глотнуть больше воздуха и спросил:

— Но ведь ты знаешь, что мою жену не так просто поймать?

Водяной зашипел, оскалив белые острые зубы.

— Опасно, опасно, ой, как опасно! — принялся нараспев, скороговоркой бормотать он, — как же ты опрометчиво поступил, когда взял себе такую молодую жену, да еще с хорошими костями! Жизнь во время смерти — здорово, а? И смерть при жизни! Послушай, глупый человек, а ведь косточки-то ее все еще лежат в моей пещере, и река каждую ночь снится ей!

— А… моя дочь?

— Ах, и это прекрасные косточки! Ты скажи Саше, моему ненаглядному, разлюбезному Саше, что он вел себя так же глупо, как и ты!

— Конечно, я буду очень рад передать ему все это! Но ты сделай так, чтобы он меня услышал!

— Ха, а он что же — сейчас тебя не слышит? Плохо, ай, как плохо! Так может, в таком случае нам стоит поторговаться о нем — ты и я, договоримся ведь, а?

— Возможно.

— Опасный, какой опасный человек! А что ты мне можешь дать?

— А что тебя интересует?

— Кос-с-сти…, — зашипел водяной, и сразу налег на Петра, отчего грудь снова сдавило, а онемение стало расползаться дальше по ноге. Кажется, что вскоре все тело станет непослушным, — конечно же, кости, а ты что подумал? Что ты можешь предложить за них? Какой товар есть у тебя?

Кочевиков ощутил боль в плече, которая явно не была как-то связана с болями в ноге и груди. Он попытался шевельнуть пальцем правой руки, думая:

— Этот проклятый змей ужалил меня! Конечно, он!

— Ну так что там у тебя есть? — повторил водяной, — ведь такие чудные, такие блестящие косточки! Это же то, что надо! О лучшем даже можно и не мечтать!

Впрочем, думал Петр, боль в плече все равно не помешала бы ему схватиться за меч, если было бы возможно. Но у него есть еще и соль…

— А ты, оказывается, отвратительный человечишко! — Хвиур схватил своего пленника за кисти рук, — и смотри, не делай этого! Ты знаешь, о чем я говорю! А твоя дочурка удрала с оборотнем! Это ведь твой закадычный дружок, Черневог! Неужели это тебе не интересно?

— Саша! — закричал Петр во весь голос. Водяной захихикал и потрепал его по щеке.

— Прекрати! Саша сейчас должен заниматься кое-чем другим! Как и прелестные косточки! Как и твоя разлюбезная дочурка. Кстати, сегодня она будет спать с Черневогом! У тебя такая ласковая дочь, должно быть! Есть чем гордиться!

Тело водяного продолжало медленно, но верно обвиваться вокруг Петра.

Кочевиков закрыл глаза, стараясь думать о том, что могло бы подогреть интерес Хвиура, чтобы тот ослабил свои объятия.

— Мисиги! — выдохнул он, не в силах больше переносить мучения. Лешие, если кто-то произносит их имена, слышали это очень хорошо на любом расстоянии.

Дыхание его стало замедляться. Легкие словно раздирало изнутри. Вдруг что-то понеслось по траве по направлению к нему, этот шелест был отчетливо слышен. Водяной зашипел и, все еще сжимая несчастного Петра свернутым в кольца телом, потащил его поспешно куда-то в сторону.

Странно, подумал Петр, уже проваливаясь в бессознательное состояние — что-то будто прицепилось к его ноге. Что это могло быть такое?

Нога даже сквозь онемение ощутила резкую боль. Вдруг кольца тела Хвиура разжались и выпустили свою добычу.

Больше Петр ничего не помнил.

Мисси совершенно выбилась из сил. Конечно, не мудрено — она давно не скакала в таком бешеном темпе, да еще на такие расстояния. Лошади все больше стояли в стойлах или паслись у дома, спутанные.

Но сейчас кобыла учуяла что-то родное и приятное. Уши ее заходили туда-сюда. Наверняка она думала о Волке. И Саша сразу понял, что чует лошадь. Он стал бормотать заклятье, стараясь заставить Волка подойти к ним. Конечно, и Волк наверняка почувствовал их издалека.

Попутно Александр стал посылать в голову Волка вопрс — куда подевался Петр, и почему он слез с него, и как давно это произошло?

Но Волк ничего не знал — он даже не понимал, что случилось с его наездником. Саша сидел и ждал. Наконец справа послышался хруст сучьев, и вороной Волк как-то стыдливо вышел на поляну.

Саша проворно соскочил с Мисси, которой нужно было дать роздых, и вскарабкался на широкую спину Волка. Коню не хотелось возвращаться туда, откуда он пришел — ведь там кишмя кишели змеи. Но делать было нечего, раз Саша решил отправиться туда как можно скорее.

Сам Александр отлично понимал все стремление коня. Но у него была целая куча и своих желаний — он хотел увидеть своих друзей-леших, хотел, чтобы Ильяна уловила его мысли, хотел знать, где сейчас находится Петр. А как только он понял, что случилось со свояком, ему захотелось еще изрубить водяного на мелкие кусочки, сжечь на костре и развеять пепел по ветру.

Если, конечно, с головы Петра упадет один только волос…

Хвиур, ты начинаешь выживать из ума. Только тронь его, и я тебя из-под земли, точнее, из-под воды достану!

Саша тронул поводья Волка, и тот сам направился туда, куда должен был идти. Мисси засеменила следом.

Вдруг впереди, в густой чаще, мелькнуло что-то светлое. Какой-то кусок материи. Кажется, чье-то бездыханное тело лежит на земле.

Мисси, скорее, что ты отстала! Ведь на тебе навьючены все сумки со снадобьями!

Саша отчаянно направлял все мысленные усилия на то, чтобы с Петром оказалось все в порядке, чтобы весь лес узнал о беде, в которой они оказались. Рядом с Петром сидел… Малыш. Он нашел-таки хозяина!

Петр лежал на животе, подогнув под себя одну руку. Белая его рубашка потемнела на плече. А сколько крови вытекло из него! Он дышал, но дыхание было очень слабым.

Руки Александра тряслдись, когда он, расстегнув ворот рубашки свояка, обнаружил громадную рану. Такую только мечом можно проделать! Но это был не меч — опытным взглядом Саша сразу определил, что это укус водяного. И кровь еще продолжала сочиться из раны.

Все пошло не так, как должно было пойти — и волшебство не сработало, и лекарь из него всегда был неважнецкий. Эвешка как-то сказала, что он больше верит в боль, чем в свои лекарские способности, а потому боится ее причинять. А что может сделать такой врач? Вот Уламец справился бы с такой раной, да и Эвешка тоже. Даже Ильяна разбиралась в знахарстве лучше дяди — она часто лечила больных или раненых зверей и птиц.

Не трясись, идиот! — выругал Саша себя. В свое время, если он вот так колебался, Уламец постоянно называл его дураком и слюнтяем. А что еще может быть неприятнее, чем чувствовать себя дураком? Нет, он и вправду дурак, если не может поднапрячь свои мозги!