Роберт Хайнлайн - Там, за гранью

Подождите, дайте вспомнить… Кажется, нет. Впрочем, минутку – есть вроде в альбоме любительский снимок, они тогда были еще детьми. Где? В один прекрасный день он приберет эту квартиру и вышвырнет кучу всякого хлама – как только что-то понадобится, вечно ничего не найдешь! Вот. Вот Марион – в переднем ряду, вторая слева. Это она?

Это была она! Она!

Как можно заставить быстрее лететь авиетку? Сколько углов можно срезать, не попавшись патрулю? Вперед… вперед… вперед!

Прежде чем позвонить у ее дверей, Монро-Альфа на мгновение остановился, стараясь унять сердцебиение. Сканнер осмотрел его, и дверь открылась.

Он застал Марион одну.

При виде девушки Клиффорд замер – побледнев, не в силах ни двинуться, ни заговорить.

– Здравствуйте! Входите, – сказала она.

– Вы… вы меня примете?

– Конечно. Я вас ждала.

Монро– Альфа посмотрел ей в глаза -они были по-прежнему теплыми и нежными, хотя глубоко внутри в них таилось и беспокойство.

– Я… не понимаю. Ведь я пытался вас сжечь.

– Вам только кажется. На самом деле вы этого не хотели.

– Я… Но… О, Марион, Марион!

Клиффорд двинулся к ней, споткнулся и чуть не упал. Голова его ткнулась в колени девушки. Его сотрясали мучительные рыдания человека, за свою жизнь так и не научившегося плакать.

Марион погладила его по плечу.

– Дорогой мой, дорогой…

Подняв наконец глаза, он увидел, что лицо у девушки тоже мокрое от слез, хотя и не слышал, чтобы она плакала.

– Я люблю вас, – сказал Клиффорд так трагически, словно это было непоправимым несчастьем.

– Знаю. И я вас люблю.

Много позже она попросила его:

– Пойдем со мной.

Монро– Альфа последовал за ней в другую комнату, где Марион забралась в недра платяного шкафа.

– Что ты делаешь?

– Мне нужно сначала кое о чем позаботиться.

– Сначала?

– Да. На этот раз я выполню твою просьбу.

Разговаривая с ней на обратном пути, Клиффорд употребил оборот: «после того как мы поженимся».

– Ты собираешься жениться на мне?

– Конечно! Если ты согласна.

– Ты готов жениться на дикорожденной?

– Почему бы и нет? – он сказал это храбро, даже небрежно.

Почему бы и нет? Гордившиеся своей патрицианской латинской кровью римские граждане легко могли бы объяснить почему. Белые аристократы Старого Юга могли бы детально растолковать ему, почему нет. Апологеты «арийского» расового мифа могли бы дать научное определение этим причинам. Без сомнения, в каждом из этих случаев лица, взявшиеся раскрыть ему глаза на весь ужас и всю непристойность его намерения, имели бы в виду разные «расы», но аргументы их были бы одними и теми же. Даже Джонсон-Смит Эстер могла бы объяснить ему, «почему нет» – и будьте уверены, за подобный унизительный союз навсегда вычеркнула бы его из списка. Наконец, короли и императоры теряли троны из-за куда менее неравных браков.

– Это все, что я хотела знать, – проговорила Марион. – Иди сюда, Клиффорд.

Он приблизился, несколько озадаченный. Девушка подняла левую руку, и он прочел крошечные вытатуированные под мышкой цифры. Регистрационный номер был… неважно. Однако классификационная буква была не "В", означавшая основной тип, и не "С", свидетельствовавшая о принадлежности к дикорожденным – это была литера "X", обозначавшая экспериментальную группу.

Обо всем этом Марион рассказала ему чуть-чуть позже. Ее прадед и прабавушка по мужской линии были дикорожденными.

– Конечно, это немного сказывается, – говорила Марион, – и я простужаюсь, если забываю принимать пилюли. А я иногда забываю – я вообще рассеянная, Клиффорд.

Ребенок этих двоих, ее дед по отцу, уже взрослым был определен как вероятная благоприятная мутация – почти наверняка благоприятная. Мутация эта относилась к числу исключительно тонких и трудно выявляемых и зависела от сферы эмоциональной стабильности. Наверное, проще всего было бы сказать, что дед Марион был цивилизованнее всех остальных. Естественно, была предпринята попытка сохранить эту мутацию – и Марион являлась одной из ее носительниц.

Глава 13

«Не больше уединения, чем у гуппи в аквариуме»

Едва войдя в дом, Гамильтон услышал восторженный визг Филлис:

– Феликс!

Отшвырнув в сторону портфель, он поцеловал ее.

– Что стряслось, Фил?

– Вот это. Смотри. Читай.

«Это» оказалось фотостатом рукописного послания. Гамильтон прочел вслух:

– «Эспартеро Карвала приветствует мадам Лонгкот Филлис и просит разрешения навестить се завтра в половине пятого». Хм-м-м… Высоко метишь, дорогая.

– Но что я должна делать?

– Делать? Ты протягиваешь руку, говоришь: «Как поживаете?» – а затем угощаешь чем-нибудь, вероятно, чаем, хотя я слышал, что она пьет, как рыба.

– Филти!

– В чем дело?

– Не шути со мной. Что мне делать? Не развлекать же ее пустой болтовней! Она вершит Политику. Я не знаю, о чем с ней говорить.

– Допустим, она член Совета Политики. Но она же человек, не так ли? И дом у нас – в полном порядке, верно? Пойди купи себе новое платье – и будешь чувствовать себя во всеоружии.

Вместо того чтобы просиять, Филлис ударилась в слезы. Гамильтон обнял ее, приговаривая:

– Ну, ну… Что случилось? Я сказал что-нибудь не так?

Наконец Филлис перестала плакать и вытерла глаза.

– Нет. Наверное, просто нервы. Все в порядке.

– Ты меня удивляешь. Раньше за тобой ничего подобного не водилось.

– Нет. Но и ребенка у меня раньше не было.

– Да, верно. Ну что ж, поплачь – если от этого почувствуешь себя лучше. Только не позволяй этому замшелому ископаемому досаждать тебе, малыш. И вообще – ты не обязана ее принимать. Хочешь, я позвоню ей и скажу, что ты не можешь?…

Но Филлис, казалось, уже совершенно оправилась от своего смятения.

– Нет, не надо. Мне в самом деле интересно ее увидеть. В конце концов, я польщена.

Потом они обсудили вопрос: намеревалась ли мадам Эспартеро Карвала нанести визит им обоим – или только Филлис? Феликсу не хотелось ни навязывать своего присутствия, ни оказать своим отсутствием неуважения высокой гостье.

Дом был в равной мере и его, и Филлис… В конце концов он позвонил Мордану, зная, что Клод гораздо ближе его к высоким и могущественным особам. Но Арбитр ничем не мог помочь.

– Она сама себе закон, Феликс. И если захочет, вполне способна нарушить любые правила вежливости.

– Вы не догадываетесь, почему она собирается нас посетить?

– Увы! – Мордан пытался было строить предположения, однако ему хватило честности признать свою полную несостоятельность? Какая бы то ни было информация отсутствовала, а эту старую леди он никогда не понимал – и знал это.

Однако мадам Эспартеро Карвала разрешила все сомнения сама. Она вошла, тяжело ступая и опираясь на толстую трость. В левой руке она держала горящую сигару. Гамильтон с поклоном приблизился к ней.