Сергей Михайлов - Стрела Аримана. Антология российской фантастики

— Да ты подкованный богослов, Лус. И великолепный провокатор!

— Истинно так, — вздохнул лазутчик, не поняв последнего слова. И поковырял землю большим пальцем правой ноги. Вид его был смиренным.

— Вот что, любезный, о духовном равенстве и догмате о бессмертии души мы с тобой поговорим как-нибудь в другой раз…

— Теперь — вздернем? — заканчивая запись, деловито осведомился Нави.

— Нет, теперь мы его отпустим — дайте ему верблюда, воды и на двое суток еды!

И встал, считая разговор исчерпанным.

— Зачем ты его отпустил? — спросил Нави, когда Лус был уже далеко.

— А за что было вешать? Мы взяли его не в нашем лагере, без оружия. И он не запирался. Держать в плену? Мало у нас забот! Смотри, что получается теперь — еще не доложив начальству, он принесет в город весть о разгроме отряда. И значит, о нашем могуществе. При этом преувеличит. А кроме того, это не исключено, он задумается. Лус вовсе не глуп.

— Учитель прав. И пора возвращаться, — сказал Куг, вглядываясь в строящихся воинов.

— Теперь жди имперских солдат, — бросил Улук, когда он и Учитель, сопровождаемые неизменным десятком Нави, закачались на копьях впереди строя.

— Только Не здесь — южный проход камнями не завалишь, там широко.

— Тогда у нас не меньше недели.

16

К воротам Священного города Лус добрался на третьи сутки. Его узнали и беспрепятственно пропустили. Теперь вместе с храмовыми стражами несли караул имперские солдаты. И его провели к наместнику. Из резиденции он ушел поздно…

— Странно, жрец, эта собака — Ис — отпустил Луса, — заложив руки за спину, говорил Липпин, прохаживаясь по сумрачной комнате — оплывающие свечи стояли лишь по углам.

— Ничего странного, Ис не любит крови, может — брезгает. К тому же Лус был безоружным. И Ис его когда-то лечил.

— Может быть, может быть… — убрал руки из-за спины и задумчиво завертел короткими пальцами Липпин. — А не перекупил ли противник нашего агента?

— Лус — верный пес храма!

— Верность покупается золотом, тебе ли этого не знать?

— А что бы он мог ему посулить?

— Тут ты прав. У нас сила и деньги. На голых идеях твоего лазутчика не проведешь.

— Значит, сообщенное им заслуживает внимания, наместник!

— Разумеется, хотя бы потому, что несметная сила, возникшая в глазах уцелевших храмовых стражей, превратилась в три сотни пехоты. И я не склонен преуменьшать — по моим данным, их должно быть около пятисот!

— Странно, наместник, — прошуршав тяжелыми одеждами и огладив длинную, с проседью, бороду, жрец подошел к столу, где уже стоял, опершись ладонями на плотную скатерть, Липпин, — странно, откуда щиты и панцири? И столько мечей — неужели подручные Гефа так постарались?

— Все увидим, когда мечи и доспехи лягут к нашим ногам. Будем считать — они выставят порядка пятисот… Говори, куда ведет этот путь?

— В потерянную долину, туда в старину бежали отступники.

— Почему ее не проверили сразу?

— Там много ущелий, наместник. Не знаешь, откуда начать. А этой долины после сошествия туда огненного столба избегали все.

— Плевал я на огненные столбы! Есть ли другой путь, кроме этой щели?

— Есть. Широкий проход на южный перевал. От Узкого моря.

— Офицер! Чертеж этой проклятой земли!

В дверях возник сотник со свитком, словно ждал приказа.

— Дай сюда. Можешь идти. Жди там, — указал на дверь наместник.

— Рисунок не точен, хребет тянется дальше на север, — заметил верховный жрец после выхода сотника.

— Ладно, уточним. Здесь? — густая тень руки шарахнулась по чертежу, уже расправленному на столе и прижатому, чтоб не скручивался, с одной стороны — чашей, с другой — коротким имперским мечом в ножнах.

— Здесь, — прищурившись, подтвердил жрец.

— Дней шесть пути?

— С обходом — все семь. До перевала.

— Да ты уже все подсчитал и продумал! Похвально, похвально. Теперь тебе — меч да коня!

— На то есть другие, наместник.

— Другие? Как знаешь, я другим передоверять не хочу. Офицер!

Тот опять явился мгновенно.

— Подойди и записывай: «Тысяцким — проверить людей, обозы, пополнить запасы и быть готовыми выступить через шесть часов. Направить гонца в Триречье с требованием прислать оттуда немедленно тысячу всадников. Пусть догоняют. Последнее — на время моего отсутствия власть переходит к начальнику гарнизона. С ним остаются триста солдат. На Лазурном берегу — быть готовыми к выступлению». Все.

Теперь ты, верховный жрец, через четверо суток направишь в Узкую щель отряд. Сколько у тебя осталось? Четыреста? Направишь триста. Сотни хватит для охраны твоего спокойствия, да и на всякий случай мои три сотни здесь остаются. Их дело — перекрыть выход из долины с севера. В ту щель, памятуя судьбу их предшественников, без моего приказа не лезть. Думаю, этого желания у них и не возникнет, — хохотнул он и шлепнул по столу ладонью, отпуская офицера. — Иди и ты, верховный жрец, я тоже сосну — перед походом положено.

Когда жрец ушел, Липпин вызвал начальника гарнизона и приказал присматривать за «этим типом». И в случае нужды — не церемониться. Здесь — имперская провинция!

А с рассветом ударил барабан, колыхнулись штандарты и черные имперские вороны поплыли над медноголовой пехотой.

Сначала шла первая тысяча, потом — обоз, за ним — вторая. По бокам, на расстоянии полета стрелы от колонны, с интервалом в двадцать шагов, цепь охранения, впереди, на два полета стрелы, шла головная полусотня. И с тылу, на полет стрелы, двигалась полусотня арьергарда.

Так шли они, хотя на открытой местности нечего было Ждать внезапного нападения. Но порядок есть порядок!

Сам наместник, в панцире, шлеме и со щитом, привязанным у седла, ехал в середине колонны; шли полусотнями, по шесть в ряд, набросив на головы капюшоны выгоревших в походах плащей — чтоб не калило головы. Они не пошли через песчаный пояс к каменным отрогам сухих гор — войско шло в обход, к узкому морю, по отличной дороге, которую, как и многие другие, проложили искусные инженеры Империи на костях рабов, едва Благословенная земля стала ее провинцией. Так что потомки, у которых спросили бы, чем же знаменит этот император, могли бы сказать: «Он построил дороги и расширил Империю!»

Ибо кровь и пожарища хорошо засыпает песок. А папирус и пергамент — отлично горят. И совсем неплохо шлифуют молодые мозги преподаватели истории. Особенно, если они сами ее не знают.

Итак, солдаты шли по дороге.

17