Тамара Воронина - Жил-был сталкер

– Значит, съедим, – пожал плечами Маркиз и взял в руки беглый плод. – Ты зачем приволок этот член?

Шарло фыркнул и смущенно предположил:

– А вдруг съедобно?

Маркиз обскреб конец. Под зеленой мохнатостью оказалась зеленая же гладкая кожица. Он отрезал пластик, обнюхал. Слабый запах крема для обуви. Нутро молчало. Впрочем, не совсем: оно бурчало, потому что хотело есть.

– Может, не рисковать? – предложила Джемма. – «Баклажаны» слопаем, траву эту. Дени, как там твое чувство опасности.

– Никак, – отозвался Дени. – Молчит.

– А на «кабачок» молчало? – спросил Шарло. Дени засмеялся:

– Я бы не дал отрезать.

Маркиз решительно засунул пластик в рот. Не исключено, если он сдохнет, они не пойдут туда, в Ничто.

Это было невероятно вкусно. От такого и помереть не обидно. Нутро упорно молчало. Наверное, сильно оскорбилось. Или еще более сильно проголодалось. Маркиз сжевал еще кусочек. Все напряженно ждали результата, но если бы Маркиз опять решил умереть, как при дегустации «баклажана», они уже не купились бы. Шарль произнес бы загробным голосом: «Только белый мог наступить на грабли дважды» – и не шевельнулся бы. Джемма бы сосредоточилась, она говорила, что поверхностные мысли у него прослушиваются, типа «пожрать бы», или «выпить смертельно хочется», или «ну куда я опять засунул сигареты». Дени бы каким-нибудь из своих многочисленных органов чувств уловил бы биение сердца. Ушами, например.

Овощ был нежен и вкусен, несмотря на непотребную форму. Он таял во рту и давал ощущение сытости.

– Там еще такие есть? – спросил Маркиз. Шарло застенчиво пострелял глазками и кокетливо улыбнулся:

– До фига. А как на вкус?

– На вкус хорошо, а вот на все остальное нужно пару дней переждать. Давайте «баклажаны» есть.

Наевшись (у Шарло это, естественно, заняло больше времени и «баклажанов»), они опять вопросительно уставились на Маркиза, изображая непоколебимую уверенность в своей правоте. Этот шут гороховый старался больше всех, у него уверенность превратилась фанатичную убежденность мелкого политика, а в сочетании с приглаженными и завязанными в хвостик локонами это вызывало ассоциации с вытянутой в приветствии правой рукой и дурным воплем: «Хайль Гитлер!»

– Ну что? – устало спросил Маркиз. – Бунт на корабле? И клятвы пофигу?

Шарло закивал так усердно, что стягивающая волосы аптечная резинка лопнула и из фашиста он превратился в ангела.

– Ну вот, – тут же расстроился он, – последняя. Как теперь по кустам ползать? Маркиз, а почему так сурово – бунт? Ты не господь бог, ты не всегда прав… хотя и часто. Я бы сказал, очень часто.

– Слушай! – взорвался Маркиз. – Ты бы лучше дома бунтовал, а не здесь. Там я всегда прав был!

– Дома не так интересно, – возразил Шарло, даже не вспомнив про сердящегося Юпитера, чего никогда не забывал в ответ на вспышки Маркиза. – Ну давай я схожу ненадолго и вернусь. Я быстренько.

– Шарло, это тебе не за пивом сбегать… – начал было Маркиз, но тот возмутился беспредельно:

– Я не пью пива!

Маркиз плюнул и резко отвернулся.

– Черт с вами, – он встал и закинул за спину рюкзак. – Пошли. Дени, ты первый, Шарло, ты последний. Ну что рты пораскрывали?

Это, конечно, был перебор. Рты пораскрывать могли пришельцы, но не эти авантюристы. Как ни в чем не бывало, они разобрали рюкзаки и послушно построились. Дени шагнул в Ничто и пропал. Маркиз оглянулся и встретил спокойный взгляд Джеммы. Шарло аж приплясывал от нетерпения. Маркиз велел истошно голосившему нутру заткнуться и сделал шаг вперед.

Он был один неизвестно где. Ни сзади, ни спереди ничего не было, не было ни верха, ни низа, ни света, ни тени, ни звука. Это не было похоже на туман, потому что ни на что не было похоже. Это страшно дезориентировало. Маркиз сконцентрировался и призвал на помощь Призрака, но тот, скотина, малодушно сбежал. Маркиз заставил себя сделать еще шаг, и еще, и еще, и вместе с ориентацией потерял равновесие и полетел куда-то, он не понял даже, вверх или вниз. Сработали рефлексы, он сгруппировался, чтобы упасть на бок, на спину или на задницу, лишь бы не удариться головой, не защищенной комбинезоном. Впрочем, он все равно не понимал, где верх. Даже тяготения здесь не было. Он потерял контроль над своим разумом, потому что так бесконечно страшно ему не было никогда в жизни, ни когда он увидел в Зоне демона, ни когда там же, в Зоне, ветер скинул его в овраг, ни даже при знакомстве со Странниками, не говоря уж о том, что случалось с ним вне Зоны.

Потом он ударился спиной, да так, что из него чуть дух не вышибло, несмотря ни на какие комбинезоны, и покатился кубарем, наверное вниз, потому что катиться вверх – это было бы уж чересчур сюрреалистично: катился долго, необычно долго, срываясь, падая, снова катясь, как бревно, пока не потерял сознание.

Багровое косматое солнце торчало прямо над головой, а желтое сползло к горизонту, поэтому небо казалось еще краснее. Необычной яркости краски тоже отливали алым, даже ультрамарин был красноватым. Цвета воспринимались сами по себе, красноватый оттенок – сам по себе. Полоса синего на густо-коричневом камне постепенно тускнела, переходя в бледно-голубой, потом, опять же постепенно, наливалась сиреневым до черно-фиолетового и вдруг резко прерывалась и через пару сантиметров выныривала из коричневого, потом появлялись желтые искорки, которые становились все больше, сливались в сплошную слепящую полосу, потом оранжевели и наконец полоса становилась нестерпимо красной и уходила в землю, покрытую жесткой неожиданно розовой травой. Или мхом, потому что трава была подозрительно короткая и очень густая, и она тоже меняла цвет, краснея на глазах, краснота расплывалась по розовому фону медленно и равномерно, и Маркизу потребовалось довольно много времени, чтобы сообразить, что это кровь. Надо полагать, именно его кровь.

Как ни странно, эта мысль его не испугала. Он не спеша перевернулся на бок, встал на четвереньки, но это было слишком, и он сел, прислонившись спиной с разноцветному камню. Кровь немедленно начала заливать глаза. Значит, он все-таки разбил голову, хотя отчего-то больно не было.

Стоило только подумать, как стало больно. И очень. И внутри головы, и снаружи, и вообще не только в голове, заболело сразу все. Вокруг была тишина, но не абсолютная тишина Зоны, а скорее тишина мира, лишенного жизни: не пели птицы, не жужжали мухи, просто шелестели листья, или трава, или что-то еще. Маркиз сидел на неширокой ровной площадке, прислонясь спиной к теплому камню, слева росли чахлые кустики, справа был поросший розовой травой склон, впереди картина «Тайники души». Бездну стоило бы изобразить помрачнее. Буйство красок и для тайников-то не слишком подходило, но в буйстве был и угольно-черный, и тускло-черный, и омерзительно-черный, и беспредельно-черный… Маркиз и не знал, что черный имеет так много оттенков; вернее, знал, но не предполагал, что способен их различить. Не слишком далеко, километрах в пяти, если здесь не искажается пространство, впереди и внизу было море. Тоже пестрое, но сине-зеленый доминировал, естественно, с красным отливом.