Александр Казанцев - Обычный рейс (Полярные новеллы)

В столовой зашумели. Контр-адмирал встал. Был он роста небольшого, но сейчас казался высоким. От него ждали решения. Вмешался профессор:

— Это, конечно, похвально! Весьма похвально. Но разрешите задать вопрос капитану медицинской службы. Вы, товарищ капитан медицинской службы, делали подобные операции?

— Нет, папа, я не делала. Но ты научишь меня… Ты бы мог это сделать… за сегодняшнюю ночь?

— Я? — профессор откинулся на спинку кресла. — Муж должен отвезти… отец научить?

— Это действительно возможно сделать? — спросил адмирал.

Профессор растерянно снял очки и стал их протирать.

— Конечно, это возможно, но…

— Что вам для этого нужно? — быстро спросил адмирал.

— Два-три трупа. Да. Два-три трупа. Сегодня ночью мы могли бы вместе провести на них пробные операции.

— Товарищ лейтенант, — скомандовал молодому офицеру адмирал, звоните в морги… и в госпиталь. Сейчас же!

— Разрешите готовить самолет? — выдвинулся вперед Загоров.

— Подождите, — остановил его адмирал, но Загоров вышел.

Лейтенант быстро дозвонился по нужным телефонам.

— Докладывайте, — приказал контр-адмирал, который ходил вдоль стола, заложив руки за спину.

Молодой офицер отчеканил:

— Трупов нет, товарищ контр-адмирал. Никто не умирал под Новый год.

— Да… — протянул профессор.

В комнату бесшумно вернулся Загоров. Он был в костюме пилота, в мохнатых собачьих унтах.

— Переодевайтесь, майор Загоров, — сказал адмирал. — Полет не состоится.

— Нет, почему же не состоится? — вмешался Александр Аркадьевич, поднимаясь с кресла. — На остров полечу я!

— Папа, ты? Что ты говоришь! — в ужасе вскричала Загорова.

— Кто может это вам позволить? — мягко сказал адмирал.

— То есть как это — кто может позволить? — запальчиво заговорил профессор. — Я освобожден от всех нагрузок до осени! Нет лучшего, более тихого места, чем далекий остров. Я там закончу свой труд. Осенью корабль зайдет за мной.

Контр-адмирал молчал.

— Черт возьми! — рассердился профессор. — Почему никто не боялся, когда я летел сюда? Это ведь тоже был перелет в полярную ночь! Почему вы готовы были согласиться на прыжок моей дочери, хотя она хирург менее опытный? Я готов был научить ее, но… без подготовки ее посылать нельзя, а значит — прыгнуть с парашютом я обязан сам. Это долг врача… и советского человека.

— Простите, профессор, — прервал Загоров, — а вы… с парашютом прыгали?

— Нет, никогда не прыгал.

— Так ведь нужны предварительные тренировки… как и с операцией, Александр Аркадьевич, — осторожно пытался отговорить Полянова его зять.

— Это совсем не одно и то же! Во время тренировки я должен спрыгнуть в первый раз?

— Должны, конечно.

— Так уж если прыгать в первый раз, так я лучше прыгну сразу над островом. Вот так! Научиться дергать за кольцо легче, чем оперировать мозг! Мешки вы сбрасываете с парашютом? Неужели я хуже мешка? Кончено!.. В дискуссии больше не участвую. Поймите, отлично сознаю, кто такой Кушаков и что должен делать на моем месте врач!

— Вы правы, товарищ профессор, — сказал контр-адмирал, горячо пожимая руку Полянову. — Но теперь буду спрашивать я.

— Пожалуйста.

— Сколько вам лет? Какое у вас кровяное давление? В каком состоянии сердце? Какова ваша нервная система?

— Я хирург, товарищ адмирал. Я не знаю, что такое дрожь в руках, хоть мне и пятьдесят четыре года.

— Все же, товарищ профессор, ваша дочь сейчас выслушает вас и доложит мне.

— Разрешите готовить машину, товарищ контр-адмирал? — спросил летчик.

— Готовьте, майор Загоров. Кстати, товарищи, — добавил адмирал, обращаясь ко всем присутствующим. — Перед вылетом летчики не пьют. Было бы не по-товарищески, если бы мы все притронулись к этому столу до возвращения экипажа самолета.

— Точно! — хором подтвердили гости.

Часы показывали четверть первого. Никто не заметил, что Новый год уже наступил.

Гости разошлись. Елена Александровна одна ходила по пустому дому. Иногда она останавливалась перед нетронутым столом, перекладывая салфетки, накрывала перевернутыми тарелками нарезанную колбасу и ветчину, вздыхала и остановившимся взглядом смотрела в замерзшее окно. Где-то там, в темноте полярной ночи, летел самолет, на борту которого были самые дорогие ей люди.

Контр-адмирал дремал в мягком кресле у телефона. Едва раздался звонок, его рука резко сорвала трубку с рычага.

— Я Фролов. Слушаю. Что? Профессор благополучно спрыгнул? Полярники нашли его в ста метрах от дома? Ну, спасибо, дорогой! Спасибо за службу! Объявляю багодарность за образцовую связь. Леночка! Слышите? Дайте я вас обниму! Вася возвращается. Скоро будет дома. Сейчас дам всем приказ собираться… Стол ждет!

Капитан медицинской службы, припав к груди контр-адмирала, плакал.

Новый год встречали в ночь с первого на второе января.

На столе, кроме бутылок, стреляющих и не стреляющих пробками, кроме закусок, этого холодного оружия встречи, как шутил контр-адмирал, дымились миски с сибирскими пельменями, с которыми предстояла горячая схватка.

Когда со своего места поднялся майор Загоров, встали и все гости.

— Верно, только у хирурга бывает такое самообладание, — говорил командир эскадрильи. — Нам, летчикам, есть чему у него поучиться!

Вошла Загорова. Она сменила форму на праздничное платье и казалась совсем молоденькой.

— Операция удалась, товарищи! Блестяще удалась! — звонко возвестила она.

— Позвольте мне поднять тост, — сказал контр-адмирал. — Тост за замечательных наших людей, из которых каждый способен на подвиг во имя человека и Родины. Пусть эти мирные подвиги страшат тех, кто хочет нарушить мир!

За замерзшим окном бушевал в Баренцовом море январский шторм.

ПЛАСТИНКА ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ

Баренцово море.

Качка началась страшная. Чемоданы вырвались из-под койки и вот уже час носились вместе со стулом по каюте. Встать не было сил. Тело взлетало высоко вверх, потом проваливалось в бездну. К горлу подступал комок, зубы сжимались.

И все же предстояло идти в кают-компанию! Капитан Борис Ефимович требовал, чтобы пассажиры непременно являлись к обеду.

Палуба накренивалась, убегала из-под ног. Вокруг корабля висел непроглядный туман. Капитан нарочно отошел подальше от Новой Земли, хотя именно на нее держал курс. Он оставался самим собой, Борис Ефимович, неторопливый, выжидающий и все же успевавший сделать за рейс больше всех других капитанов.

Когда я добрался наконец до кают-компании, капитан сидел на председательском месте, невысокий, сухой, подтянутый и, как всегда, приветливый. Он встретил меня веселым, чуть насмешливым взглядом. Я мог утешиться, посмотрев на бодрых моряков, сидевших по одну сторону стола, и таких же жалких, как я, страдавших от качки, пассажиров по другую его сторону.