Джон Скальци - Обреченные на победу

О своей выдумке я сообщил Уотсону и Виверос. Ви-верос тут же приказала всему отделению перейти на такую тактику стрельбы. Примерно через минуту над полем битвы загремели быстрые двойные выстрелы, после которых консу дюжинами падали и как бы схлопывались. Их внутренности, со звуком, похожим на щелчки жарящегося поп-корна, размазывались изнутри по панцирям. Я оглянулся на Виверос. Она с каменным лицом целилась и стреляла по врагам. Уотсон стрелял очень торопливо и ухмылялся во весь рот, как мальчишка, который только что выиграл чучело на стрелковых соревнованиях бойскаутов.

«Ну вот, — передала Виверос. — Нас заметили».

— Что? — вслух спросил Уотсон и вскинул голову.

Я схватил его за руку и дернул вниз. В ту же секунду сразу несколько ракет взорвались, ударившись о валуны, за которыми мы прятались. Нас засыпало осколками камня. Я вовремя посмотрел вверх и заметил, что булыжник размером с шар для боулинга летит прямиком мне в голову. Я инстинктивно вскинул руку, костюм по всей длине руки отвердел — и камень отлетел в сторону, словно неудачно принятый волейбольный мяч. Рука сразу заболела; в прежней жизни я, скорее всего, заработал бы открытый перелом с хорошим смещением сразу обеих костей предплечья, да и с кистью пришлось бы повозиться. Повторять подобный прием мне не очень хотелось бы.

— Дьявол! Совсем рядом! — искренне удивился Уотсон.

— Заткнись, — вполголоса прикрикнул я и мысленно обратился к Виверос: «Что дальше?»

«Дальше — держаться, — ответила она и отцепила от пояса свой универсальный инструмент. Сформировав из него зеркало на ручке, она подняла его и посмотрела через край валуна. — Сюда идут шестеро, нет, семеро…»

Внезапно неподалеку раздался грохот.

«Пятеро, — спокойно поправилась она и сложила свой импровизированный перископ. — Переключайтесь на гранаты, делайте как я, а потом сразу же перейдем в другое место».

Я кивнул, Уотсон вновь усмехнулся, и после команды Виверос: «Огонь» — мы все выпустили по навесным траекториям несколько гранат через валуны. Я выпустил три очереди по три. После девяти взрывов выдохнул, коротко воззвал к Богу, поднялся и увидел труп одного консу. Другой неуклюже отползал от нашей позиции, а еще двое лихорадочно пытались укрыться где-нибудь. Виверос прикончила раненого, мы с Уотсоном сняли одного из двоих уцелевших.

— Ну, как вам такая пьянка, засранцы?! — проорал Уотсон и с ликующим выражением перемахнул через свой валун — чтобы нос к носу столкнуться с пятым консу, который вырвался вперед, оказался в мертвой зоне во время нашего гранатного обстрела и терпеливо просидел в укрытии те несколько секунд, за которые мы успели разделаться с его друзьями. Консу направил ствол своего оружия прямо в Уотсона и выстрелил; лицо Уотсона провалилось внутрь, а в следующую секунду из него гейзером хлынула Умно-Кровь и ошметки того, что только что было головой моего напарника, брызнули на консу. Комбинезон Уотсона сделал все, что было положено: капюшон принял на себя выстрел — к сожалению, изнутри, — отвердел и перераспределил энергию удара, но в результате выкинул УмноКровь, крошки раздробленных костей черепа и мозги через лицевое отверстие капюшона.

Уотсон так и не успел осознать свою гибель. Последним, что он передал через своего МозгоДруга, был всплеск эмоции, которую было бы лучше всего описать как легкое замешательство, мимолетное удивление человека, увидевшего перед собой нечто такое, чего он не ожидал, и не успевшего сообразить, что же это. А потом связь с ним прервалась — так на середине текста прекращается общение с базой данных при внезапном отключении питания.

А консу, застреливший Уотсона, сразу же запел. Когда начался бой, я не дал команды отключить перевод и теперь знал, что он пел о смерти именно этого своего противника, то и дело повторяя слово, означавшее искупление или освобождение. Консу пел, а на панцире оседали капельки кровавой массы, в которую превратилась голова его противника. Я громко заорал и начал палить. Консу отбросило назад, тело словно взорвалось изнутри, так как я послал в его грудную пластину длинную очередь разрывных пуль. Я всадил в уже мертвого консу не менее тридцати пуль и лишь тогда сумел остановиться.

— Перри! — окликнула меня Виверос. Наверно, она заговорила вслух, чтобы вывести меня из исступления. — Сюда идут другие. Пора сматываться. Пошли.

— А как быть с Уотсоном? — спросил я.

— Пусть лежит себе, — ответила Виверос. — Он мертв, а ты нет, и в любом случае здесь нет никого, кто стал бы его оплакивать. За телом мы вернемся позже. А сейчас — валим отсюда. Постараемся уцелеть сами.

Мы победили. Сдвоенные винтовочные выстрелы успели очень заметно сократить ряды врагов, прежде чем те поумнели, сменили собственную тактику, отступили и начали ракетный обстрел наших позиций, отказавшись от лобовых атак. После нескольких часов вялой перестрелки консу отступили еще дальше и укрылись под щитом, оставив на поле боя лишь небольшую группу, которая должна была совершить ритуальное самоубийство в знак признания своего поражения. После того как самоубийцы вонзили церемониальные ножи в полости, где у консу находится мозг, нам осталось лишь отправиться подбирать убитых и раненых, оставшихся на поле боя.

Второй взвод проявил себя хорошо — двое погибших, включая Уотсона, и четверо раненых, из них лишь одна тяжело. Ей предстояло потратить предстоящий месяц на восстановление нижнего отдела кишечника, а трое остальных должны были вернуться в строй уже через несколько дней. С учетом всех обстоятельств дела могли обернуться куда хуже. Скоростной бронетранспортер консу прорвался сквозь линию обороны четвертого взвода роты К и взорвался, уничтожив шестнадцать человек, включая командира взвода и двух командиров отделений, и ранив едва ли не всех остальных солдат и сержантов. Если бы лейтенант четвертого взвода не погиб, то, подозреваю, он после такой чудовищной оплошности горько жалел бы, что уцелел.

После того как мы, построившись, выслушали все положенное от лейтенанта Кейеса, я возвратился за Уотсоном. Вокруг него уже столпились восьминогие падалыцики. Я подстрелил одного, и остальные благоразумно разбежались. Впрочем, за то довольно короткое время, что оказалось в их распоряжении, эти твари добились внушительного успеха: я испытал нечто вроде мрачного восхищения, поняв, насколько мало остается от человека, когда он лишается головы и изрядной части мягких тканей. Взвалив на плечо то, что осталось, я потащил останки Уотсона в полевой морг, развернутый в паре километров отсюда. По пути мне лишь однажды пришлось остановиться, чтобы поблевать.