Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея

— Что они от нас хотят? — спросил я, едва только длинная жердь с зарубками, по которым мы спустились вниз, была убрана из ямы.

— Хотят, чтобы мы сказали правду, — объяснил Яган.

— Или хотя бы признались в каком-нибудь преступлении, — добавил Головастик.

— А что лучше?

— Если уж мы попали сюда, ничего хорошего ждать не приходится. Скажешь правду — подохнешь, соврешь — тоже подохнешь, — вздохнул Головастик. — Это ведь Стража Площади, известные кровопийцы.

— Как же так! — вскипел я. — Ведь ты, Яган, клялся, что в Ставке у тебя друзья, что нас там ждут, что ты легко составишь заговор. Значит, опять врал?

— Потише, — сказал Яган. — Здесь в стенах бывают специальные слуховые отверстия. Теперь объясняю тебе то, что известно у нас каждому сосунку. Если мне не веришь, спроси у Головастика. Есть Стража Хоромов и Стража Площади. Обе они озабочены безопасностью государства, но по-разному. Нас препровождали в Стражу Хоромов, где меня действительно ждали. А попали мы к Страже Площади.

— Тогда скажи, чтобы нас передали куда следует.

— Ты в своем уме! Стража Площади терпеть не может Стражу Хоромов и всячески ей вредит. Если бы ты только знал, между какими мы жерновами оказались.

— Зачем же вам две Стражи, скажи, пожалуйста? Это, наверное, то же самое, что два кротодава в одной берлоге!

— Ты в этом ничего не смыслишь. Враг неисчислим и многолик. Даже среди Друзей попадаются предатели. А что будет, если враг проберется в Стражу? Разве такое невозможно? Значит, это дело нельзя поручить кому-то одному. Так повелел Тимофей. Он учредил две разные Стражи, которые внимательно присматривают друг за другом. А если за каждым твоим шагом следят, тут уж не до измены. Нет, придумано все правильно.

— Так как же нам быть?

— Ни в коем случае не менять показания. Стоять на своем. Стража Хоромов давно уже, наверное, ищет нас. И двух дней не пройдет, как нас освободят. В крайнем случае Стража Площади обменяет нас на своих людей, которые схвачены Стражей Хоромов. Потому-то нас ни разу серьезно не пытали.

— Молодец ты, Яган, — сказал Головастик. — Всякую беду можешь объяснить. Вот если бы ты еще ее и предусмотреть умел.

Однако проходили день за днем, а о нас никто не вспоминал, ни друзья, ни враги. Лишь однажды в наше узилище высыпали бадью каких-то очисток, — видно, спутали его с помойкой. Хорошо хоть питья хватало, для этого достаточно было расковырять древесину обломком кости. Соки в тканях занебника еще не остановились. Посмотрим, что будет, когда наступит Сухотье. Посмотрим, если доживем.

На четвертый день заключения Яган стал рваться на допрос. «Не подыхать же нам здесь, братцы! Пустите! А я уж что-нибудь придумаю! Если на месте не договорюсь, то на волю весточку подам!» Вполне резонно расценивая эту инициативу, как попытку купить себе свободу за наш счет, мы всячески ему препятствовали.

Однако Яган не оставил попыток перехитрить нас. В одну из ночей мы проснулись от пронзительного крика: «Требую срочно доставить меня на допрос! Имею важные сведения!» При этом он швырял вверх части скелетов, за это время успевших стать нам чуть ли не родными. Едва только нашими совместными усилиями Яган был обездвижен и временно лишен дара речи, как вставший над ямой охранник недовольно поинтересовался: «Ну, кому там на допрос приспичило? Утра не можете дождаться, паразиты!»

— Мне, мне! — заорал Головастик, зажимая рот Ягану. Мне же в ухо шепнул: «Держи его покрепче. Не давай раскрывать пасть хотя бы минут пять!»

Сверху опустили жердь-лестницу, и Головастик проворно вскарабкался по ней, оставив нас с Яганом барахтаться на дне ямы.

— Дурак! — обиженно сказал Яган, когда я отпустил его. — Не верите мне, потому и подохнете. Нашли, кого на допрос послать. Ведь он же все провалит!

Вернулся Головастик только под утро, сытый и даже слегка выпивший. Нам в подарок он приволок полкотомки еще вполне съедобных объедков.

— Что ты там делал всю ночь? — поинтересовался я.

— Песни пел, — гордо объяснил Головастик.

По его словам, разбудить дежурного следователя так и не удалось. Того, что еще оставалось на рогожах в его хижине, вполне хватило двум охранникам и Головастику. Весь остаток ночи он пел песни, вначале приветственные и величальные, а потом похабные и хулительные (последние, кстати, имели наибольший успех). Проспавшийся в конце концов следователь тоже не стал уклоняться от нечаянного праздника.

С тех пор Головастика стали частенько выводить наверх, особенно в те дни, когда начальство отсутствовало. Дары, регулярно доставляемые им с воли, позволяли нам существовать вполне сносно. Для охранников он стал источником немалого дохода. Исполняя в наиболее людных местах столицы свои самые забойные зонги, Головастик собирал обильную дань натурой — едой и брагой. Хотя от этой добычи ему перепадала едва ли десятая доля, жизнью своей Головастик был доволен. В отличие от нас, он и думать забыл о побеге. Все инструкции Ягана о том, как связаться со Стражей Хоромов, Головастик игнорировал. «Да ну их! — говорил он. — Наверное, такая же сволочь! А эти хоть кормят!» Никто не вспоминал о нас. Должно быть, мы давно были списаны с тюремного учета по статье естественной убыли.

Спасла нас и, соответственно, погубила тюремщиков их непомерная жадность, да еще нахальство Головастика. Постепенно расширяя сферу своих гастролей, они в один прекрасный день оказались в непосредственной близости от Ставки, где и были услышаны кем-то из Друзей, инкогнито находившихся среди толпы на площади. Само по себе публичное исполнение песен на Вершени хоть и не поощрялось, но и не преследовалось. Но похабнейшие частушки, исполненные Головастиком с вдохновением и задором (причиной чего была крайняя степень подпития), заслуживали самой строгой кары.

За певцом и его спутниками тут же было установлено наблюдение. Очень скоро выяснилось, кто они такие. Ночью в Ставке состоялось экстренное совещание, на котором высшие иерархи Стражей Площади были обвинены в заговоре, преступном умысле, надругательстве над всеми существующими святынями, расхищении казенного имущества и жабоедстве. Приговор был справедлив, строг и, согласно обычаю, приведен в исполнение немедленно. Затем, не дожидаясь рассвета, объединенные силы армии, Стражей Хоромов и гвардии окружили все районы столицы, где могли находиться сторонники казненных.

Сытая и спокойная жизнь располагает к глубокому сну, поэтому нет ничего удивительного в том, что мы не сразу прореагировали на грохот рушащегося частокола и вопли избиваемых стражников. Схватка еще не завершилась, а заключенных уже вытаскивали из ям и представляли на опознание. Все соглядатаи, бывшие накануне на площади, дружно указали на Головастика. Дабы окончательно в этом убедиться, ему было предложено спеть что-либо на собственное усмотрение. Не успевший протрезветь, ошалевший от всего происходящего вокруг, Головастик послушно затянул первую пришедшую на ум песню из свадебного репертуара. Группа весьма влиятельных на вид особ внимательно слушала его. Впрочем, старался Головастик зря. Вместо аплодисментов он заработал целый град зуботычин. Нам, как друзьям и пособникам, тоже слегка перепало. Экзекуция прекратилась так же внезапно, как и началась.