Всё, что необходимо для смерти - Анастасия Орлова
— Император хочет, чтобы вы понимали: ему известно о каждом предателе, — обратился седовласый к ней своим бархатным голосом, — и он пожелал, чтобы вы увидели, что происходит с теми, о чьей неверности не следует знать больше никому. Во благо страны. И её народа, — он отстегнул собак от сворки.
Дверь отворилась, на пороге появился заспанный, встревоженный Джеймс. На нём был небрежно подхваченный поясом длинный халат, из-под которого виднелись пижамные брюки. Аддерли поёжился от ночной прохлады, поглубже запахивая на груди полы халата.
— Грин? — удивился он. — Что ты тут делаешь? А это ещё кто? — он перевёл взгляд на псаря.
На него же посмотрела и Скади, всё ещё не понимая, зачем они здесь.
— Ату его, — мягко обронил седовласый, единственным своим глазом глядя в лицо Аддерли.
Доберманы чёрными молниями метнулись вперёд, опрокинув пилота в коридор, и он тоже, как и президент Шерман, не успел даже закричать: собачьи клыки впились в его горло раньше. Он лишь слабо ахнул, раздался хруст, треск рвущейся материи и булькающий хрип. Скади резко дёрнулась, хотела отвернуться, чтобы не видеть, как бесшумные псы рвут человеческую плоть, но псарь железной хваткой держал её за плечи.
— Смотрите. Смотрите, подполковник Грин! Так заканчивают те, кто предал своего императора.
Волна жуткой тёплой вони нахлынула на Скади, вывернула её пустой желудок, но это нисколько не смутило седовласого, он лишь легонько встряхнул её:
— Смотрите, ваше высокоблагородие! И запоминайте.
Когда Скади добралась до дома, уже светало. Пора было готовиться к вылету, а она была вся насквозь мокрая от холодного пота, её била крупная дрожь. Она до последнего надеялась, что сейчас проснётся, но произошедшее ночью сном не было.
То, что Аддерли предатель, не укладывалось в её голове. Ещё меньше укладывалось то, каким нечеловеческим способом император казнил его. Он явно не был уверен в ней и в её верности, раз решил показать такое. Намекнуть, какие перспективы ждут её в случае неповиновения. Хотя у неё и в мыслях не было действовать вопреки императорским приказам. Но сейчас Скади вдруг стало страшно им следовать: тот седой мужчина, псарь, он тоже выполнял приказы его величества. Уж не эти ли приказы превратили его в равнодушного, безжалостного, как древнее божество, палача? А ведь она сейчас встанет за штурвал дирижабля и тоже отправится убивать по воле императора. Это будет не так страшно, как сегодняшней ночью, но не потому ли, что сама она будет далеко от умирающих, не услышит их криков, не увидит обезумевших, полных ужаса глаз? Но не сделай она этого, ей больше никогда не увидеть других глаз: серых, внимательных, насмешливых…
Скади тяжело поднялась со стула и проковыляла в ванную: нужно умыться. А потом лететь. Все они, так или иначе, псы императора. Беспощадные, как те доберманы.
***
Три дня. Три вылета. Три возвращения. Три бомбардировки. Другой дирижабль, другая команда. Всё словно в каком-то тумане, будто не со мной, будто не на самом деле. Постоянно называю штурмана Юмансом, хотя это не он. Никак не могу запомнить фамилию нового. «Звёздный пастух», ставший мне почти домом, тоже летает на какие-то свои задания, уже без меня. На него назначен новый капитан. Говорят, что временно, но неприятное ноющее чувство в желудке подсказывает мне, что я на его борт уже не вернусь. Вроде бы и нет причин для дурных предчувствий, но… Сейчас мой мир сжался до этих трёх дней и до дня четвёртого, решающего. Дня, на который назначена вторая аудиенция у императора.
И вот этот момент настаёт: я вхожу в императорский кабинет, и его величество, как мне кажется, встречает меня благосклонно.
— Я ознакомился с рапортами, подполковник Грин, вы блестяще выполнили задание! — начинает он многообещающим тоном. — Я не ошибся в вас, сэр.
— Благодарю, — едва выдавливаю я.
Похвала из уст самого императора — об этом только мечтать! Но сейчас мне до неё дела нет, мои мысли заняты другим вопросом. Выжидательно смотрю на императора. Он держит паузу, словно хочет пощекотать мне нервы.
— Что ж, — произносит наконец, — слушаю вас.
— Ваше величество, я прошу сохранить жизнь пленному полковнику Винтерсбладу. Готова отвечать за него головой! — голос непослушный, виляет от хриплого шёпота до фальцета, и я не могу с ним справиться.
Император молчит. Жёлтый свет от лампы на его столе пульсирует перед глазами в такт моему сердцу, которое бьётся уже где-то в голове, а снизу, в горле, его подпирает желудок. То ли из-за мягкости ковра в кабинете, то ли ещё почему, ноги не чувствуют под собой пола. Где-то на окраине сознания мелькает желание упасть в обморок, лишь бы избавиться от этого мучительного, выворачивающего наружу нервы, ожидания.
— Нет, — наконец произносит император.
Первые несколько секунд мне кажется, что это не ответ, а выстрел в упор. Я даже растерянно ощупываю свой китель, но нигде не нахожу крови. И тут до меня доходит смысл его короткого ответа.
Весь кабинет резко дёргается, словно тронувшийся вагон, и я дёргаюсь вслед за ним, чтобы удержать равновесие, хватаю ртом неожиданно иссякший воздух. Нет, что-то тут не так, так быть не должно!
— Но вы же обещали мне, ваше величество! — говорит кто-то за меня чужим металлическим голосом.
— Я обещал, что позволю вам просить, что захотите. И любить кого угодно. Первое я разрешил. А второго и не запрещал. Но, поскольку с заданием вы справились отлично, я не могу не вознаградить вас. Я распоряжусь не подвергать полковника Винтерсблада допросам с пристрастием. И в порядке исключения позволю вам попрощаться. Завтра, в четыре часа после полудня, вас устроит? Тогда приходите во второй корпус тайной полиции, вас проводят в его камеру.
Не видя перед собой дороги, на деревянных ногах Скади вышла из императорской резиденции и рухнула на ближайшую уличную скамью. Внутри стояла такая страшная тишина, что казалось, ещё чуть-чуть — и она вырвется и поглотит весь внешний мир тоже. Не было ни отчаяния, ни боли, ни слёз. Только непроницаемая, докрасна раскалённая тишина.
Кто-то потряс Грин за плечо, — судя по силе и