Сборник - Фантастика, 1966 год. Выпуск 2

– Ни сегодня, ни завтра ты не сядешь за письменный стол, - отчеканил, наконец, его внутренний голос, - это бесполезно. Позволь себе какую-нибудь маленькую глупость. Так нужно. Начинай немедленно: скорее все кончится…

Теперь, когда ощущения и чувства подкрепились логической направленностью, инженер стал увереннее: он верил своему мозгу. Последняя вспышка мышления оправдывала и нелепый, несвоевременный выход на улицу - первую из маленьких глупостей, отпущенных внутренним голосом, - и те, что еще предстояло совершить.

Ему уже не за чем было возвращаться домой, однако беглый пересчет первой же сотни прохожих показал, что в пальто лишь два процента из них. На плечах инженера тоже красовалось пальто - деми, с рыжим воротником и пристежной ватной подкладкой. (“Отличная штука, ребята, - говорил он друзьям, - летом плащ, зимою доха!”) И когда приговоренное к повешенью пальто осталось дома, инженер резким, баскетбольным ходом ввел свое тело в общий поток граждан.

Прямая, соединяющая его подъезд с ближайшей парикмахерской, окончилась креслом, за которым стоял давно не бритый и не стриженный человек с лезвием в руках.

– Сапожник без сапог, - дружелюбно сказал Петров, и человек волшебно махнул лезвием.

Как только парикмахер вытер последний порез на подбородке клиента, инженер бросил взгляд в зеркало. Он с удовлетворением отметил, что опавшая щетина скрывала приятно-розовую кожу щек и литой подбородок боксера. Он почти забыл, как это выглядит в естественном виде.

Теперь молочное сияние щек гармонировало с мягким излучением рубашки, свежей, как обратная сторона чертежа, со стремительной складкой брюк и черным блеском туфель, отражавшим безнадежные взгляды уличных сапожников.

И вместе с тем он чувствовал себя манекеном, вышедшим прогуляться из витрины магазина. Выутюженные доспехи горожанина не сковывали его в движении. Губы его то и дело раздвигались дегкой улыбкой шаг был в меру нетверд, а взгляд добр, как у трамвайного кондуктора, едущего в пустом вагоне.

Восприятия инженера обострились. Он слышал, как устрично пищат разворачивающиеся листочки тротуарных тополей, и в моторном уличном громыхании явственно выделялся тонкий шелест лунного света, и ноги, казалось, ловили неощутимую кривизну земного шара. Состояние инженера обрело некую глобальность, его грудь упруго раздвигала податливую сеть меридиан, и токи широт мягко овивали плечи. И видимо, оттуда (откуда же еще?) из этих токов, из недр полярного магнетизма, прихлынула к мышцам древняя, былинная сила, которую чувствуют в себе раз в жизни, да и то далеко не каждому дано испытать этот прилив. Волшебные токи весны породили ее, и распорядиться ею следовало широко, по-весеннему.

Каким образом? Этого инженер еще не знал.

Бульвар, один из тех бульваров, где и в яркий полдень под густой листвой хранится фотолабораторный мрак, а по ночам пылают неоновые солнца, хоть делай моментальные фотографии, бульвар этот еще кишел играющими детьми. Один из них не принимал участия в финале коллективного детского буйства.

Совсем молчаливый малыш, сосредоточенный, серьезный, подбрасывал высоко вверх небольшой булыжник и наблюдал за его падением. Возможно, он что-то обобщал, формулировал, подбирался к каким-то физическим законам, а может, и просто наслаждался зрелищем свободного падения. Но только немногие решались пройти в непосредственной близости от малыша. Разумеется, в их число попал и наш герой. Сегодня он легко относился к опасностям, сегодня он зевал бы в падающем, чадящем самолете.

И тут взгляд инженера упал на девушку, она шла прямо навстречу Петрову. Она возникла из аллей, как мгновенное порождение и этого бульвара, и всего весеннего ансамбля городских сумерков, и глобального всепроникновения самого Петрова. Девушка была самой замечательной из тех, кого он заметил сегодня, вчера и п +1 дней в обратную сторону. Взгляд, брошенный инженером в другой ситуации, остановил бы его на месте. Но булыжник, посланный детской рукой, уже взвился в небо, уже готов был рухнуть в свободном падении строго вниз, по перпендикуляру, а пока замер в точке апогея - прямо над девушкой, внезапно возникшей из аллей.

Инженер понял: сигналить об опасности поздно. Требовалось что-то другое, немедленное, кардинальное. Скажем, повернуть немного земной шар в любую из сторон, чтобы камень ушел от назначенной законами баллистики точки приземления.

Да, другого выхода не было. Напомним: мышцы инженера ломились от скопившейся в атмосфере энергии. Он мгновенно нагнулся, плотно уперся в землю ладонями и мощно нажал…

Факт остается фактом. Земной шар слабо качнулся, булыжник просвистел мимо незнакомки, и только воздушная волна легко прошлась по ее прическе и щекам.

Конечно, за миллиарды лет Земле не раз приходилось смещать стороны света, качаться. Да и сейчас каждая вспышка на солнце тормозит вращение планеты - факт известный. И нет ничего странного в том, что однажды этот эффект удался и человеку. Главное - вышел ведь!

Засмеявшись, инженер отряхнул пыль с пиджака, подошел к девушке и тут же открыл ей все. И как подвинул Землю, и как брился в парикмахерской, и про п + 1. Чем можно было подтвердить эту неправдоподобную историю? Ничем. Разве только пойти в парикмахерскую, показать сбритую бороду?

К счастью, человеческие отношения, как и математические построения, основаны на аксиомах, принятых на веру. Она, должно быть, умела верить. А может быть, и раньше считала, что необыкновенные вещи, случившиеся с инженером, вполне возможны…

А инженер Петров и не пытался что-либо доказывать. Он вел себя как уличный репродуктор. А она? Нет, ничего. Eй нравилось идти рядом с человеком, который может подвинуть земной шар в ту или иную сторону.

– Скажите, - вдруг сказала она, останавливаясь и строго глядя прямо в глаза Петрову, - а можете вы еще раз качнуть? Ну, как там, в бульваре.

– Могу, - твердо ответил инженер Петров.

…Нескольно позднее полуночи инженер оказался у себя дома. Он включил свет, сел за стол. Сколько глупостей за один вечер! Безрассудно он вел себя, безрассудно. Особенно в тот момент, когда в один присест двинул материки и океаны так, что из-за ночного невидного горизонта уж было начал ползти тропический Южный Крест. Ах, как захотелось ему тогда, чтобы над средненькими нашими широтами навсегда укрепился экзотический этот Крест.

Горы чутко спят,

Южный Крест залез на небо, - еще в детстве он горланил эту песню с друзьями, и образ чужого созвездия неизменно нес прилив смутного энтузиазма.

Но она-то? Нет, ей только краешком глаза хотелось взглянуть на кустистые, могучие созвездия другого неба. На один миг.