Роджер Желязны - Девять принцев Эмбера
Когда спичка догорала до половины, я плевал на пальцы левой руки и брался за уже сгоревший конец, чтобы ни одна секунда драгоценного света не пропала даром.
Первая коробка кончилась, когда он уже дорисовал башню и работал над морем и небом. Я вдохновлял его, издавая восхищенные возгласы с каждым движением его руки.
- Великолепно, просто великолепно, сказал я, когда он уже почти закончил.
Затем он заставил меня потратить еще одну спичку, потому что забыл подписать картину. К этому времени вторая коробка спичек почти иссякла.
- А сейчас давай восхищаться этой картиной вместе, - сказал он довольно.
- Если вы хотите вернуться к себе, то вам придется оставить восхищение лично мне, - ответил я. - У нас слишком мало спичек, чтобы заниматься критиканством.
Он немного поворчал, но все же подошел к другой стене и начал рисовать, едва я зажег спичку.
Он быстро набросал крошечный кабинет, стол, череп на столе, стены, заставленные книгами до самого потолка.
- Теперь хорошо, - удовлетворенно пробурчал он.
В это время третья коробка спичек кончилась, пришла очередь уже начатой четвертой.
Пришлось истратить еще шесть спичек, пока он что-то исправлял в своей картине и подписывался. Он сконцентрировался на картине, когда я зажег последнюю спичку - у меня осталось всего две - затем сделал шаг вперед и исчез.
Этой спичкой я обжегся, так что даже выронил ее из рук. Она упала на сырую солому и, зашипев, погасла.
Странное смятение чувств, обрывки беспорядочных образов, безумное злорадное торжество - меня била холодная дрожь от этого винегрета эмоций. А затем я вновь услышал его голос и почувствовал его присутствие рядом с собой. Он опять вернулся!
- Знаешь, что мне только что пришло в голову? - спросил он. - А как же ты будешь любоваться моей картиной, когда здесь так темно?
- О! Я вижу в темноте, - ответил я, Мы с ней так долго жили вместе, что даже стали друзьями.
- А-а, понимаю. Мне просто стало любопытно. Посвети-ка мне, чтобы я снова мог попасть домой.
- Хорошо, - согласился я, беря в руки предпоследнюю спичку. - Но в следующий раз, когда вы захотите навестить меня, приходите со своим собственным освещением, потому что мне светить будет нечем. Спички кончились.
- Ладно.
Я зажег спичку, он уставился на свой рисунок, подошел к нему и опять исчез.
Я быстро повернулся и посмотрел на Маяк Кабры прежде, чем спичка погасла. Да, в этом рисунке чувствовалась сила. Та самая сила.
Сослужит ли моя последняя спичка мне верную службу?
Я был уверен, что нет. Мне всегда нужно было долго концентрироваться, чтобы использовать Карту как способ побега.
Что тут можно поджечь? Солома слишком сыра и может не загореться. Это просто ужасно - иметь выход, дорогу к свободе так близко, и не иметь возможности ею воспользоваться.
Нужен был огонь, который продержится хотя бы чуть дольше спички.
Мой матрас! Льняной, набитый соломой тюфяк был высушен моим собственным теплом за долгие месяцы - эта солома уж точно будет гореть значительно лучше, да и лен тоже неплохое топливо.
Я расчистил перед собой пол до самого камня. Поискал заостренную ложку, чтобы вспороть матрац. Черт возьми этого старикашку! Дворкин унес ее с собой. В ярости я принялся раздирать матрас голыми руками.
Наконец послышался треск рвущейся ткани, и я вытащил из середины ура! - сухую солому. Я сложил ее небольшой кучкой, а рядом положил клочья льна в качестве дополнительного топлива, если оно понадобится. Чем меньше дыма, тем лучше. Он только привлечет внимание, если вдруг мимо пройдет стражник. Однако, это маловероятно, потому что пищу мне уже принесли, а кормили здесь один раз в день.
Я зажег последнюю драгоценную спичку и заставил с ее помощью разгореться спичечный коробок, в котором она лежала. Горящий коробок я положил на солому.
Почти что ничего не вышло. Солома оказалась более мокрой, чем я предполагал, хотя я и достал ее из самой середины матраса. Но в конце-концов и в ней затеплился трепетный огонек. Для этого мне пришлось сжечь два пустых коробка, и я был очень рад, что догадался не выбросить их.
Швырнув в огонь третий пустой коробок, я выпрямился, держа солому в руках на полотне и уставился на картину.
Стена осветилась, когда пламя поднялось выше, и я сконцентрировался на башне и начал вспоминать ее. Мне показалось, что я услышал крик чайки. Подуло свежим прохладным бризом, напоенным солоноватым запахом моря, и по мере того, как я всматривался, картина постепенно становилась реальным местом.
Я бросил загоревшееся полотно на пол, и пламя утихло на минуту, затем разгорелось с новой силой. Все это время я ни на секунду не отрывал глаз от рисунка.
Волшебная сила все еще оставалась в руках великого, сумасшедшего Дворкина, потому что вскоре маяк стал таким же реальным, как и моя камера. Затем он стал единственной реальностью, а камера - всего лишь Отражением за моей спиной. Я услышал плеск волн и ощутил ласковое прикосновение полуденного солнца.
Я сделал шаг вперед, но нога коснулась не огня.
Я стоял на скалистом песчаном уступе маленького островка под названием Кабра, на котором расположился большой серый маяк, освещавший водный путь для кораблей Эмбера по ночам. Эмбер остался в сорока трех милях дальше, за моим левым плечом.
Я больше не был узником.
10
Я подошел к маяку и взобрался по каменным ступеням, ведущим к двери его западного входа. Высокая, широкая, тяжелая дверь была водонепроницаемой. К тому же она была заперта. Позади примерно в ярдах трехстах, находилась небольшая бухта. В ней были привязаны две лодки. Одна - обычная, весельная, другая - легкий парусник с кабиной. Они мягко покачивались на волнах, и на них светило яркое красивое солнце. Я остановился ненадолго, любуясь на них. Прошло так много времени с тех пор, как я видел что-либо подобное, да и вообще что-либо, что эта обычная картина показалась мне фантастической, и я с трудом подавил рыдание, готовящееся вырваться из груди.
Я отвернулся и постучал в дверь.
После того как, по моим расчетам, прошло довольно много времени, я снова постучал.
В конце-концов внутри кто-то завозился, а потом дверь распахнулась, заскрипев на ржавых петлях.
Жупен, хранитель маяка, смотрел на меня, как бы изучая, налитыми кровью глазами и изо рта у него пахло виски. Он был примерно пяти с половиной футов ростом, но такой согбенный, что напоминал мне Дворкина. Борода была такой же длины, как у меня, поэтому, естественно, казалась длиннее, и она была пепельно-серого цвета, если не считать нескольких желтых пятен у самых пересохших губ. Кожа была пористая, как апельсиновая кожура, а ветер и солнце так обветрили и сожгли ее, что она напоминала приятный цвет старинной мебели красного дерева. Как и большинство плохо слышащих людей, он говорил очень громко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});