Сергей Дмитрюк - Лава

- Максим! - снова позвал настойчивый голос, и я с неохотой повернулся на спину, щурясь от слепящего солнца.

Это был Тандо Куросава - тот самый пожилой мужчина, с которым меня везли в этот лагерь три месяца назад. Он сидел на четвереньках, по-собачьи прижимаясь к земле, и смотрел на меня болезненно блестевшими, преданными глазами. Сейчас он выглядел еще более жалко, чем во время нашего первого знакомства. В прошлом школьный учитель и образованный человек, в изодранной одежде, не мытый и не бритый, он являл собой плачевное зрелище... Впрочем, так же сейчас выглядел и я сам, и все, кто был здесь долгие месяцы заточения.

- Максим! - снова тихо позвал Куросава, и глаза его заблестели еще сильнее.

- Какой сегодня день? - сонно спросил я, давно потеряв счет времени на этом солнцепеке.

- Среда, - охотно ответил Куросава, подползая ко мне ближе.

- А число?

- Не знаю, - пожилой смущенно замотал головой и облизал пересохшие губы. - Зачем тебе?.. Ты хочешь пить?

- Вы шутите?

Я пристально посмотрел в его загоревшиеся надеждой глаза, и уже собирался отвернуться, но Куросава настойчиво затряс меня за плечо.

- Вовсе нет! Вовсе нет! - быстро затараторил он. - Я знаю, где можно достать воды! Прямо сейчас!

- Не говорите ерунды, Тандо!

Я поудобнее улегся на бок, накрываясь с головой дырявой курткой. Воду в лагере давали только с наступлением темноты - мутную и соленую на вкус. Но и такой здесь были рады. Держать людей сутками на палящем солнце, не давая им ни воды, ни еды, не позволять им даже вставать с земли, кишащей всяческими ползучими гадами, без особого приказа - все это было здесь правилом, одним из многих издевательств, с помощью которых из людей вытравливали все человеческое, всякое стремление к свободомыслию. Тех, кто выдерживал все испытания, через два-три месяца заставляли работать: под охраной выводили из лагеря на постройку нового заградительного вала. Люди в ручную насыпали землю, рыли глубокий котлован для нового лагеря смерти неподалеку от нашего. Заключенные прибывали в лагерь ежедневно. Кто-то не выдерживал и умирал на этой стройке. Вообще, люди здесь умирали сотнями, почти каждый день. Это не считалось чем-то особенным. Никто не скорбел по усопшим. Их трупы просто сваливали в фургон, и вывозили из лагеря в неизвестном направлении.

- Максим! Не спи! Нельзя спать! - затормошил меня Куросава, но я отмахнулся от него, как от назойливого насекомого.

- Я знаю, где взять воды прямо сейчас! Слышишь? - настойчиво повторил он мне на самое ухо.

Превозмогая тупую сонливость, я приподнялся на локте, глядя в его мутные грязно-коричневые глаза. На его небритом опухшем лице отразилась радость. Неужели он действительно знает, где взять воду? Я внимательно разглядывал его сквозь полу прикрытые веки. Во что превратился этот чело-век - грязное, жалкое, забитое животное! Я, наверное, тоже стану таким, осталось совсем немного... Нет! Никогда! Я сильнее этого!

- Ну, хорошо, говорите!

Вместо ответа Куросава указал глазами куда-то в сторону, где был колючий сетчатый забор, отделявший нашу половину лагеря от женской половины. Я посмотрел в указанном направлении, но ничего, кроме душных испарений сточной канавы, не увидел. Снова взглянул на Куросаву.

- Что там?

- Там вода! - тихо и восторженно прошептал он, и в подтверждение своих слов затряс головой.

Я снова посмотрел в сторону сточной канавы, и теперь действительно разглядел там узенький ручеек мутной воды, сочившийся из земли и стекавший на дно канавы. Вид этого ручейка заставил меня почувствовать, как на самом деле сильно я хочу пить. Но я тут же оставил всякую надежду утолить свою жажду.

- Ничего не выйдет, - повернулся я к Куросаве. - Часовой!

- Получится, получится! - поспешно заговорил он. - Часовой ничего не заметит!

Я покосился в сторону смотровой вышки. Солдат, сидевший там, действительно ничего не мог увидеть, - он спал в обнимку со своим автоматом, разморенный на жарком солнце.

- А где Рэд?

Я повернулся к Куросаве.

- Он здесь, здесь рядом!

Слегка приподнявшись на локте, я увидел Рэда, лежавшего недалеко от нас. Мы обменялись с ним несколькими безмолвными жестами, и он сразу же понял, что я хочу сделать. Глаза его тоже загорелись надеждой.

- Да, но во что мы нальем воду? - спохватился я.

- Вот! - Куросава достал из-за пазухи пластиковую банку из-под консервов, и бережно, словно это была бесценная хрустальная чаша, протянул ее мне. Похоже, он позаботился обо всем заранее.

Я взял у него эту обтертую посудину, перевернулся на живот, и медленно пополз в сторону сточной канавы, в любую минуту ожидая грозного окрика часового или автоматной очереди в спину. Но ничего такого не происходило, и это придало мне уверенности и сил. Сточной канавы я достиг быстро и без особых проблем. Перевалившись через край, упал на ее дно, прижимаясь к земле, и, задерживая дыхание, чтобы не задохнуться от невыносимой вони, стоявшей здесь. Стаи каких-то насекомых при моем появлении панически разлетелись в стороны, зарываясь в сырую землю. Крупные зеленые жуки плотным роем вились над моей головой.

Выждав минуту, я переступил через нечистоты к другому краю канавы. Вода сочилась из под большого камня, выступавшего из земли. Вблизи она оказалась бурой и на вид совсем не пригодной для питья. Отогнав от себя назойливых насекомых, я накрыл банку полой куртки, и брезгливо подставил этот фильтр под тонкий грязный ручеек. Наполнив банку, я сделал осторожный глоток, и тут же выплюнул. Гадость! Лучше умереть от жажды, чем пить эту воду!

Отерев рукавом вспотевшее лицо, я заметил, что за мной внимательно и испуганно наблюдают несколько десятков женщин с другой стороны забора. Невольно мой взгляд остановился на их лицах. Молодые и не очень, красивые и простые - все они были низведены здесь до скотского существования, хотя были достойны совсем иной участи. В их глазах я прочел столько боли, отчаяния и безотчетной надежды, что сердце мое сжалось от тоски и боли.

На Земле женщин боготворили и пели им гимны. Они вдохновляли мужчин на подвиги и грандиозные свершения, при этом, не уступая им в отваге и уме. Плечом к плечу стояли они вместе с мужчинами на пути покорения стихий, освоения вселенной и обновления возрожденной Земли. Здесь же на меня смотрели грязные лица, огромные печальные и страдающие глаза, не понимающие, за что на их плечи свалилась эта страшная беда. Я переводил взгляд с одного лица на другое. И вдруг дыхание мое оборвалось, сердце дрогнуло и замерло в груди... Нет, не может быть! Этого просто не может быть! Я закрыл глаза, и затряс головой, не веря самому себе, стараясь отогнать от себя это наваждение. Должно быть, это просто от жары...