Андрей Платонов - Фантастика-1988,1989

Юноша дважды позвонил. За дверью послышались легкие шаги, на пороге появилась миниатюрная женщина, ростом Саше по плечо. Она холодно глянула снизу вверх, спросила отчужденно:

— Вы ко мне?

— К вам, — ответил Саша сдавленным голосом. И молча прошел за хозяйкой в комнату. Мебели немного, но на двух допотопных столах, на широком подоконнике и на полках высились стеклянные ящики. Парень завороженно уставился на муравьев, которые жили под стеклом, таскали корм, охотились, пасли и доили тлей, ухаживали за куколками…

За его спиной послышался чуть ироничный голос хозяйки:

— Вы хотите спросить, зачем я держу эту пакость?

Саша с трудом оторвался от чудесного зрелища.

— Простите, — сказал он искренне, — у вас так здорово! Кампонотусы просто великолепные! А крематогастер пилоза выстроил такое убежище! В природе таких не бывает.

Она поколебалась, наконец неохотно кивнула на кресло:

— Присядьте, хотя я занята. Что вас привело ко мне?

— Я занимаюсь в биологической школе, — ответил юноша. В ее глазах мелькнуло удивление: он выглядел старше. — Лето у меня свободное, я мечтаю присоединиться к вашей экспедиции.

Он сбился под ее испытующим взглядом, умолк. Жанна развела руками:

— Это непросто. Мы могли бы оформить рабочим, но вы очень молоды. Почему вы решили обратиться именно ко мне?

— Я читал вашу книгу «Муравьи Журавлевской впадины», — ответил юноша почтительно. — Это моя настольная книга. Я дружил с Леонидом Карташовым. Он много хорошего говорил о вас.

Она тихонько ахнула, пытаясь догадаться, что говорили о ней.

Саша встретился с ее вопрошающим взглядом. Его щеки пылали, от ушей можно было прикуривать. Леонид послал из своей памяти красочное воспоминание-картинку: Жанна лежит обнаженная на этом же диване, звучит музыка, руки заброшены за голову в ленивой истоме…

Жанна несколько минут сидела молча, спрятав лицо в ладонях. Голова Саши шла кругом, сердце стучало быстро-быстро. Умная и такая строгая, специалист по рыжим муравьям, автор книги, и вдруг всего-навсего женщина, спустившаяся с заоблачных высот на землю, к обычным людям!

Немного успокоившись, Жанна с усилием поднялась.

— Я сделаю кофе, — сказала она негромко. — Не верится, что Леонид погиб. Это был самый тихий человек на свете.

Саша с минуту следил, как она неверными движениями наливала воду в джезву, искала зерна кофе. Леонид подсказал, где стоит ручная мельница, и Саша заставил себя двигаться.

Жанна сидела за кухонным столом, напряженно следила за каждым движением. Вид у нее был потрясенный и подавленный. Саша смолол кофе, поставил джезву на огонь. Уши горели, Жана не сводила с него глаз, и ему казалось, что они сейчас просматривают память Леонида.

Выпив кофе, они, не глядя друг на друга, вернулись в комнату.

Жанна произнесла:

— Леонид был хорошим человеком. Умным, внимательным. Немножко Дон Кихот… Мы были друзьями.

Превозмогая страх, Саша сел рядом с нею. Это не кандидат наук, автор монографии о муравьях, сказал он себе настойчиво, а молодая женщина, ростом ниже, плечи узкие и хрупкие, на шее часто-часто бьется синяя жилка, дыхание тоже сбивается. Ей еще больше не по себе, чем ему. Но он должен быть сильнее…

Он обнял ее за плечи. Обыскав память Леонида, нашел правильные слова, почувствовал ее, и она, судорожно вздохнув, вскоре прижалась к нему, закрыла глаза. Его мышцы, все еще скованные испугом, начали расслабляться, размораживаться…

Ее пальцы перебирали его кудри. Наконец он услышал ее голос:

— Странная это вещь — подсадка. Возникают ситуации, немыслимые раньше.

Он ответил, не открывая глаз:

— Дедушка говорит, что застал время, когда не было телевизоров, видеомагов. Он сам купил на первую зарплату первый в стране видеомаг, громадный ящик! А теперь у каждого в карманных часах. Так и с подсадкой.

Она вздохнула, села на постели. Ее маленькое тело было плотным.

— Да, — сказала она со странной интонацией, — вы уже новое поколение и смотрите на подсадку как на само собой разумеющееся…

Жанна ушла. Саша лежал, прислушиваясь к плеску воды.

Потом он долго стоял под контрастным душем, пока Жанна возилась на кухне.

— Проголодался? — спросила она.

— Немного, — Ответил он. — Жанна, как насчет экспедиции? Я хотел бы попасть на любых условиях.

Она выронила нож, быстро обернулась к нему. Ее глаза несколько мгновений обшаривали его лицо. Саше показалось, что она ударит его. Но вот по ее губам скользнула слабая улыбка:

— Нынешнее поколение… Ладно. Не знаю, как юридически, но ты взрослее, чем в паспорте. Подсадка меняет многое.

За обедом Топоров покосился на Алину, рявкнул свирепо:

— Сколько положила сахара? С ума сойти! Три ложки!

— Чашка большая, — ответила Алина виновато.

— Одной ложки довольно, — отрезал Топоров неумолимо. — А то и вовсе без сахара. Что за плебейские привычки? Аристократы пьют черный кофе. Скоро опять в платье не влезешь. Сколько весишь?

— Я взвешиваюсь по воскресеньям, — напомнила Алина пугливо. Сегодня только пятница.

— А сколько было?

— Я тогда выпила много воды.

— Рассказывай про белого бычка! После обеда — на тренажер!

Алина надеялась, что муж за делами о ней забудет, но вскоре Топоров безжалостно стащил ее за ноги с дивана.

— Быстрее! — крикнул Топоров, заглянув к ней в комнату. — Верти педали шибче! Не останавливайся, — приговаривал он, наблюдая за счетчиком.

— Не останавливайся, — раздался ироничный голос у нее в голове. Правда, похудевшая корова все равно не газель, но чего не сделаешь ради капризов мужа!

В такие минуты Алина ненавидела их обоих. И самодовольного, уверенного в себе Топорова, и ехидную тварь, засевшую в ее мозгу, которая привыкла помыкать мужиками. Скорей бы ощутить себя пассажиркой в чьем-то мозгу! Кто-то воюет, добивается, ищет, уживается, страдает, а ты только смотришь через его глаза, посмеиваешься, комментируешь, ни за что не отвечаешь. Разве не счастье?

Волков передернулся, когда в кабинет напористо вошел Топоров.

— Здравствуй, Андрей, — сказал Топоров, усаживаясь по-хозяйски в кресло в сторонке от стола, чтобы не выглядеть просителем. — Я все же переговорил с правлением, многих уломал. Большинство за то, чтобы передать запись Уркаганова мне!

Волков набычился, седые брови сшиблись на переносице, глаза изучающе пробежали по лицу Топорова.

— Успокойся, — отрезал он ровным, контролируемым голосом. — Я наложил вето не из прихоти. Пойми мою позицию, а то как тетерев слышишь только себя. Сложность в том, как я уже говорил, что Уркаганов был не только величайшим математиком, но и ярчайшей личностью. Это дар от бога. Ему все давалось легко. Никто не видел, чтобы он учил языки, но владел двадцатью. Он постыдно орал «Шайбу!», а утром сочинял филиграннейшую музыку. Буйствовал в кутежах, у него была куча баб — здесь он тоже был мастак. Восемьдесят из ста, что он тебя подчинит. Не такой человек, чтоб не вмешиваться. Он станет оборотнем, и мы потеряем вас обоих.