Лев Соколов - Корну

Операция, видимо, была масштабная, машин и солдат много. Камера повернулась, и на экране возник офицер. Он махнул рукой, и солдаты, раздвигая придорожные кусты, исчезли в лесу. Изображение дернулось и пришло в движение – оператор пошел следом. Некоторое время на экране мелькали только кусты. Потом, бег в лесу, там намного темнее: сумбурно дергающаяся панорама, в которой мелькают то верхушки сосен на фоне светлеющего неба, то мох на земле и с завидной регулярностью чьи-то ноги в синих офицерских галифе, по которым на бегу лупит портупея. Почему-то именно во время пробежки в лесу на пленке со щелчком появляется звук. Качество отвратительное, но слышно как кто-то подгоняет солдат – «быстрей, быстрей»! Камера вместе с солдатами вываливается на опушку, и оказывается, что это окраина деревни или, судя по домам, скорее какого-то дачного поселка. Что-то там бубнит солдатам офицер, лицо в кадре, губы шевелятся, но говорит он тихо и за гудящим шумовым фоном не разобрать. Камера вместе с солдатами бежит к ближнему дому – опять небо каруселит с землей, крупным планом мелькают лопухи, растущие у забора, потом по объективу елозит гимнастерка, застилая весь белый свет, – это оператор оставил камеру болтаться на ремне и штурмует забор. Снова нормальный план, солдаты вместе с оператором жмутся под стеной дома, а офицер осторожно заглядывает в окно. Солдаты подбираются к крыльцу. Офицер машет рукой, и дюжие парни лупят окованными прикладами своих старинных автоматов по двери, выбивают замок.

– Вот, сейчас… – прокомментировал полковник со своего места.

На экране солдаты исчезают внутри дома, и оператор бросается за ними. Темнота, топот ног и громкий жестяной звон – кто-то сшиб в темноте ведро, и теперь все, кто пробегают по коридору отмечаются об него ногами. Впереди длинный коридор, солдаты бегут по нему, часть из них заскакивает в выходящие в коридор двери, но основная группа с оператором бежит вперед. Из одной двери выскакивает человек, удар стволом автомата в живот – человек оседает, к нему подскакивают двое солдат, но камера уже идет дальше. Где-то слышна автоматная очередь. Спуск по ступеням куда-то вниз. Офицер впереди включает фонарь, и луч скользит по сводчатому проходу. На полу валяются свежие гильзы и несколько тел в гражданской одежде, с оружием. Наконец спина бегущего впереди солдата исчезает и на экране появляется комната.

Здесь голые каменные стены. Тусклая лампочка без абажура над потолком. Несколько человек в странных хламидах стоят вокруг обнаженного тела, распростертого на каменном постаменте. Все это напоминает дешевую балаганную постановку, но пробирает, скорее всего из-за пения. Допотопная запись много обрезает в частотах, но горловой напев слышен и тревожен. Самое странное, что никто из находящихся в комнате не обращает на солдат никакого внимания. Никто даже не обернулся, пение продолжается, бубнит речитативы высокий пожилой мужик в хламиде. Впрочем, офицер быстро находит способ привлечь внимание – мужик в самой богатой хламиде получает прикладом по спине и падает на колени. Круг разорвался, пение начинает стихать, и люди в хламидах растерянно осматриваются вокруг. Камера двигается, – оператор выбирает более удобный ракурс. «К стене, суки! Все к стене!» – кричит офицер. Люди из разорванного круга еще некоторое время оглядываются, а потом один из них с протяжным отчаянным криком бросается на ближайшего солдата. Короткая, от живота, очередь. Здесь, в закрытой сводчатой комнате, этого делать не стоило – пули идут насквозь и по помещению визжит рикошет. Кто-то за пределами видимости болезненно вскрикивает. Все, кого видно в кадре, съеживаются и гнутся к полу, некоторые зажимают уши, но положение самой камеры не меняется (Роман почувствовал уважение к неизвестному оператору).

И в этот момент уже все, кто был в круге, бросаются на солдат. Это чистое безумие – солдат намного больше, впрочем, стрелять они теперь не рискуют, работают стволами и окованными прикладами. Завязывается свалка. Исход ее уже заранее понятен, но вдруг раздается лопающийся стеклянный звук и на экране наступает полная темнота.

«Черт, лампу разбили, гниды. – Это голос офицера. – Не упустите никого!» На экране снова свет – фонарик офицера выхватывает из темноты продолжающуюся возню. Но это длится только момент. В кадре на границе луча от фонарика стремительно пролетает какая-то смутная большая тень, и единственный источник света в помещении вдруг взлетает к потолку, луч мечется во все стороны, падает вниз и гаснет. Опять темнота. А потом со старой записи на всех, кто сидел перед экраном, обрушивается крик. Это не ярость и даже не испуг, это только боль, абсолютная всепоглощающая боль в чистом виде. Этот крик скоро тонет с каким-то булькающим звуком. И на фоне абсолютно черного экрана слышны только какие-то глухие влажные шлепки. Кто-то севшим испуганным голосом произносит в темноте: «мама». Снова крик, а потом кто-то истошно вопит: «Кто? Кто?!» И после этого начинается стрельба. В темноте эффект от стрельбы из автомата стробоскопический, ритмичная, почти мгновенная смена яркого света и тьмы. Это, озираясь, стреляет один из солдат с задранным к потолку автоматом, ему уже плевать на возможные рикошеты, и Роман его не винит. А оператор, это невероятно, по-прежнему осмысленно снимает.

В мерцающем кадре видно, как мечутся по комнате силуэты людей, мимо одного из них опять проскакивает что-то, и человек ломается, складываясь напополам. Из-за вспышек выстрелов движения у людей ненастоящие, дерганые, рваные, как в кукольном мультфильме. Теперь стреляют уже все, у кого есть оружие, объектив мечется, пытаясь поймать в кадр, кого же выцеливают солдаты, но не удается. Вот падает на пустой алтарь случайный солдат, попавший под пули своих. Вот пролетает чья-то оторванная рука. Вот с бессмысленным взглядом, спотыкаясь, идет на камеру полувыпотрошенный человек в накидке, зажимая руками выпадающие внутренности. Все не то. Только с каждой секундой все меньше автоматов стреляет и все меньше людей кричат. Потом изображение на экране затряслось и перевернулось, Роман понял, что камера упала на пол. Упала неудачно, объективом в угол, поэтому ничего уже не видно, только старые камни стены рельефно высвечивались из темноты при выстрелах. Но это недолго, выстрелы скоро прекратились. И все, темнота.

Полковник нажал на кнопку проектора, и экран выключился.

– Больше на этой пленке ничего нет. Камера исправно засняла все до конца, но там только еще десять минут темноты.

– Что это за пленка? – спросил Рагоза.

– Минутку терпения, – полковник снова нажал на пульт. – Следующая запись – съемка другого оператора, но место действия – тот же поселок, то же время. Прошу.