Виталий Сертаков - Симулятор. Задача: выжить

Я не представляю, что будет, когда блестящая гладь подкрадется к нам с другой стороны дома. Кстати сказать паркет вовсе не вечен. Он чем-то похож на кожу, растет, старится, отшелушивается... Пока «молодой», его довольно легко сковырнуть ломами, затем часов пять он тверд, как броня, а когда стареет — тоже легко заметить. Самый яркий признак увядания — появление черных люков. Они проедают блестящую корку насквозь; очевидно, для них паркет — весьма вкусная среда обитания.

Все утро я размышлял над вчерашними аллегориями Зиновия. Мы дежурили на чердаке и играли в игру. Игра называлась «как найти выход, если выхода нет», принимались самые дерзкие и абсурдные теории. Мальчик выдвинул дерзкую.

Когда упираешься в тупик, вокруг запертые двери, а скрытые пулеметы поливают свинцом, остается один путь — назад, сказал он. В компьютерных ходилках, подчеркнул Зинка, в игрушках, в отличие от реальности, бежать назад всегда безопасно. И не всегда бессмысленно, потому что позади мог затеряться хитроумный лифт или нужный артефакт.

— Бежать назад? — не поняла Эля. — Нам некуда...

Но я его понял, мыслителя юного. Бежать назад, в стартовую точку явления. Велика вероятность, что уровень противодействия среды окажется минимальным. Добавочным доказательством служат многочисленные неудачные попытки прорваться по верхней, нижней дороге, а также без дорог.

Те, кто выжил, больше носу не высовывают.

Идея Зиновия абсурдная, но технически привлекательная, как нельзя лучше соотносится с моими собственными планами. Лишнее доказательство того, что креативные идеи способны рождаться примерно одновременно в разных точках пространства, хе-хе...

Итак, образно выражаясь, мы сушим сухари. А точнее — собираем рыжую бурду после выпаривания веток. Нам предстоит непростой поход, хотя неделю назад я пробегал расстояние до Белого озера играючи. Я смотрю в бинокль на то место, где за озером начиналась уютная тропка. Тропка озорно взбегала на брусничные пригорки, скатывалась к бобровой плотине на ручье, юлила между зеленых валунов. Теперь там шапки ржавых кустов, вырванные, покореженные сосны, и три оранжевых палатки на берегу сухого озера. Мне даже не интересно, что стало с бедными туристами.

Мне кажется, в кустах что-то летает. Я кручу настройку, но четкость на пределе, видны проволочные ветки, видны серые поганки слева. Цементный лес почти сомкнулся с рыжим, они сжимают полукольцо вокруг озера и вокруг поселка. У озера цвет, как у белого налета на языке. Такой налет у моей маленькой дочери возникал во время отравления.

Все отравлено, все... Но что-то там летает, если только эти мушки не вызваны усталостью зрения. Все отравлено для нас, но не для новых хозяев леса.

Это их среда обитания.

В которой нет места человекам.

14

Ой, ментовка наша — это что-то! Кто таким придуркам пушки доверяет? Если головка бо-бо, залег бы дома, книжку бы почитал. Ну, серьезно, я бандюгана бритого оторвой считала, но никак не сержантика. Он же тихо себя вел, не возбухал почти, сам с нами напросился! У меня чуть выкидыш всех внутренностей не произошел, когда наш красавчик палить начал.

— Живо лечь всем! — заревел мент. — Мордой в землю, руки за голову! Живо, кому я сказал! — и пальнул дважды, поверх голов, не целясь. Попал в вывеску над дверью, жестянка сорвалась, загремела вниз.

На испуг планировал взять, хотя, скорее, ни хрена он не планировал, трясло его самого, слюна разлеталась. Строители, однако, послушались, трое присели, стали уже укладываться, видать, не впервой им было. Но тут кто-то пальнул в ответ, внутри столовой затопали, заголосили. На крыльцо полезли смуглые, коротко стриженные, заросшие щетиной парии в заляпанных краской робах на голое тело.

— Проваливайте, буржуи! Сосите из своих колодцев...

Меня это жутко взбесило. Всего лишь пару дней назад немыслимо было представить, чтобы чернорабочие обращались ко мне в подобном тоне!

— Господа, нам не следует... — заскулил в арьергарде Белкин. Теперь он тащил на себе сварочный пост, сбросил его на бетон с таким грохотом, что у Тамары Маркеловны сердечко перевернулось. Другие тоже подпрыгнули, и наши, и строители.

— Да замолчите же вы, — приструнила Белкина «селедка». Я так и не запомнила имя этой фифочки, что увязалась за нами и за своим дружком. Краем уха слышала, что «селедка» пытается петь, а дружок торгует нефтью, точнее, его папашка. И вместе они худосочную «селедку» раскручивают. Какого дьявола парочка увязалась за нами — ума не приложу...

— Пригнись, братва! — предостерегающе выкрикнул Жан, уже для нас.

— Стойте, давайте обсудим! — верещал депутат.

Я беспомощно крутила головой, не соображая кого слушать. Откуда-то сбоку из жилого барака вынырнули еще трое мужчин, полуголые, чумазые, как черти, но явно славяне.

— Суки, что ж вы творите?

— Ты глянь, менты людей калечат!

— Опусти пистолет, засранец!

— А ну стоять! — вступился за Комарова Жан. — Вам делать больше нечего, как за черных вступаться?

— За черных? Это кто черный? — подал голос мужик с ружьем. Наконец я его рассмотрела, грузин или армянин, но не из шабашников, явно. Постарше, и одет прилично, если можно назвать приличными обрывки летнего костюма.

— Как вам не стыдно, а еще милиция! — проблеяла девка с ребенком. Она спряталась за спиной у грузина и, как шавка, лаяла из укрытия. — Убирайтесь отсюда, это наша территория! Думаете, раз денег наворовали, так вам все можно?

— Территория? — вскипел Комаров и дослал патрон в ствол. Таким я его еще не видела, парень конкретно себя накручивал. Он сделал шаг к крыльцу, не обращая внимания на загалдевших молдаван. — Территория твоя, мля? А это моя страна, ясно, гиви?

— И не фиг в моей стране указывать, где русскому человеку можно ходить, а где нет! — поддержал Григорий.

— Постойте, опустите стволы, не надо ссоры, — увещевал Белкин. — Парни, нам всего лишь нужна вода. Поделитесь водой, у нас дети!

— У всех дети! — отбрил кто-то из славян.

На крыльцо столовой тем временем вылезли еще несколько чумазых шабашников. Кажется, я на расстоянии ощутила исходившую от них вонь. От этих дикарей воняло всегда. Я вспомнила, как непросто было общаться с такими же, с позволения сказать, «спецами», когда они ставили мой фундамент. Хоть нос зажимай!

— Чем ваши дети лучше наших? — пискнул из-за забитого фанерой окна женский голос.

— А мы детей не обделим, — продолжал переговоры Гриша. — Все должно быть поровну...

— Да вы детей наших задушите и не поморщитесь! — Уже новый голос, хриплый, но опять женский.

Переговоры зашли в тупик. Напоминать Грише про детей не стоило, он своих пацанов даже толком не похоронил. Я видела, как на его щеке заиграл желвак. Как-то нехорошо мне стало. Похоже, мы все не ожидали, что здесь столько бабья окажется. Мы договаривались войти тихо, ну максимум — положить часового, выражаясь языком партизанским. Если бы не мудила Комаров, затеявший пальбу, они бы не повылазили...