Такаюки Тацуми - Гордиев узел. Современная японская научная фантастика

Прикрываясь газетой, я краем глаза взглянул на нее. Стройная фигура и поразительно красивые ноги вызвали во мне какой-то священный трепет.

Как быть? Завести с ней разговор?

Может, спросить: «Вы, кажется, уже бывали здесь?» Я колебался, не зная, как начать разговор. И так и не решился. Руки почему-то дрожали. Перелистывая газеты, я украдкой наблюдал за ней, стоявшей долго и неподвижно, вперив взгляд в капсулу.

Да, в тот момент мною овладело странное томление. Но четко осознал я это только на следующий день, когда она снова пришла. В той же одежде, что и накануне, в той же позе, с тем же выражением лица стояла она на том же месте.

Я не мог ни сидеть, ни стоять из-за охватившего меня непонятного беспокойства.

Все же мне удалось взять себя в руки; как бы ненароком я подошел к ней с намерением завязать разговор. Но получалось как-то неловко.

— До... доброе утро... — сутулясь, промямлил я, подавив тяжелый вздох.

Она слегка удивилась, но, в общем, кажется, поняла меня. «Надо сказать что-то еще, — лихорадочно подумал я. — Тогда ей придется поддержать разговор».

— Ммм... Мы уже встречались. Хотя вряд ли вы запомнили меня, что, впрочем, неудивительно. Впервые я видел вас, когда проект «Капсулы времени» только запустили. Вчера вы тоже весь день смотрели на... то есть, я хотел сказать, на капсулу. Вас так интересует наша капсула времени? Хотя, что странного? Всякое бывает. Некоторые, к примеру, обожают древнего силача Бэнкэя[57] или D51, а из автомобилей предпочитают только «фольксвагены», готовы глазеть на них дни напролет. По-разному бывает...

Я нес какой-то бессвязный, бессмысленный вздор. Она, улыбалась, слушая меня. Причем без всякой насмешки, которая частенько сопровождала меня по жизни.

— У вас хорошая память... — Вот то немногое, что она проговорила в ответ — медленно и очень тихо.

Я не мог не заметить, что ее улыбка омрачена какой-то тенью. Захотелось поднять ей настроение, и я предложил попить вместе чаю. Недалеко от капсулы был у меня собственный обеденный столик.

— Вы долго уже стоите, ноги, верно, устали. Может, присядем, чаю попьем? Впрочем, что я, у меня только кофе, да и то растворимый...

Я спешно принялся кипятить воду, расставил на столе чашки. И тут она нараспев произнесла:

— Я прихожу сюда вовсе не на капсулу смотреть. Разве дело в капсуле?

Я поднял голову, и мой взгляд натолкнулся на пустые, ничего не выражающие глаза юноши в кабине.

— Он ваш друг? Семьи у него, как я слышал, нет...

Я сам понимал двусмысленность своего вопроса.

В ответ она, обращаясь то ли ко мне, то ли к кому-то еще, прошептала:

— Меня... Аки бросил меня.

Стараясь скрыть свою заинтересованность, я все же спросил:

— Вы, значит, с ним, то есть с Аки, были...

— Извините, я так резко выразилась, но... но... иначе ведь не скажешь...

Эта фраза точно адресовалась мне. Мне захотелось как-нибудь незаметно сменить тему, и тут, как раз в подходящий момент, вскипела вода.

— Ну вот, кофе готов. Вы ведь выпьете со мной чашечку? — Я нарочно придал фразе утвердительную интонацию, потому что ужасно боялся, что она мне откажет.

Она кивнула, бросила взгляд на Аки, потом медленно опустилась в кресло.

— Пожалуйста, пейте, не стесняйтесь.

Пристально взглянув на меня, она заговорила с таким жаром, с таким напором, словно прорвало плотину:

— Аки... Забыл меня Аки... Он всегда улыбался, когда мы встречались. Глаза у него не были такими равнодушными, как сейчас. Аки... Он мечтал отправиться в будущее на машине времени... в капсуле... Потому все меньше думал обо мне, стал забывать. Я тоже хочу забыть тебя, Аки...

Ясно было, что сейчас разом вырвалось наружу то, что долго копилось в ее душе.

Разрыдавшись, она опустила голову на стол. Что-то белое и сверкающее скатилось с ее длинных пальцев. То была жемчужинка.

С каким-то неловким чувством я допил кофе. Не представляя себе, что делать, я уставился на укатившуюся под капсулу жемчужину.

До сих пор в мои обязанности входило: осмотр контрольно-измерительных приборов, наблюдение за поведением Аки и работа с посетителями. С того дня чаепития с девушкой вошли в плавный ритм моего распорядка.

Она стала приходить в зал с капсулой времени каждый день. Звали ее Миа.

— Так и зовите — просто Миа, — попросила она.

Приходила Миа всегда рано утром. Когда, проверив приборы, я возвращался в зал, она уже сидела на стуле напротив капсулы, напряженно всматриваясь в нее.

Потом я читал утренние газеты, а в дни, когда совсем не было посетителей, мы болтали о том о сем, о своем прошлом.

Одежду она всегда носила неброскую: белая блузка, синее платье; этот стиль подчеркивал ее душевную чистоту.

Бывало, даже если я ни о чем ее не спрашивал, она сама ненавязчиво затевала разговор.

С Аки, рассказывала Миа, она познакомилась на лекциях по французской литературе. Он был, видимо, не очень силен в ней и перед экзаменом попросил у Миа конспекты. Это и положило начало встречам. Я высказал предположение, что конспекты были только предлогом; в ответ она лишь печально улыбнулась.

Потом они с Аки несколько раз встречались вне университета, и в беседах все более узнавали друг друга. Так и подружились. Проводить вместе выходные дни стало для них делом обычным.

Вот что еще говорила она, вспоминая те времена:

— Потом мы встречались уже не только по воскресеньям, но просто, когда выдавалось свободное время. Разговоры наши не были серьезными, мы несли смешной вздор и много хохотали. Но меня не покидало смутное беспокойство. Без Аки мне становилось страшно. Возникало чувство тревоги, от которого я не могла избавиться.

Однажды, пока я сидела на лекции, Аки ждал меня в коридоре. Выхожу из аудитории и вижу: он стоит, облокотившись на подоконник, явно чем-то удрученный. Оказалось, простудился, температура поднялась до 39, но это я поняла только у него дома. Он сказал мне тогда: «Мне стало скучно, и я решил подождать тебя».

По выходным мы гуляли у пруда возле дома, где он снимал комнату. Даже рыбачили иногда. Чтобы купить удочку, он десять дней экономил на еде. Потом с этой удочкой мы отправились на рыбалку, но так ни одной рыбешки и не выловили.

А как-то в дождливый день мы, надев пальто с большими карманами, отправились в библиотеку и утащили оттуда журналы, где печатался наш любимый писатель.

Самое интересное было, когда, гуляя по улице, мы дурачились — делали вид, что ругаемся по-французски, а на самом деле выкрикивали всякие придуманные слова. Порой он вставлял английские словечки, а то и вовсе переходил на свой диалект; я громко хохотала. Аки начинал, как глухонемой, «разговаривать» руками, а я по-французски что-то спрашивала у него. Когда прохожие в изумлении останавливались, мы оба громко восклицали: «Сэ ля ви!» — и убегали...