Джордж Макдональд - Лилит

- Но я ведь не могу заставить их расти!

- Вы могли бы устранить некоторые препятствия, которые им мешают вырасти.

- И что это за препятствия? Я ничего о них не знаю. Я думал, это из-за того, что они не пьют воду.

- Конечно же, из-за этого! Им же нечем плакать!

- Я бы с радостью уберег детей от всего, что заставляет их это делать!

- Вне всяких сомнений, вы бы постарались - это цель всех идиотов-филантропов! Почему, мистер Уэйн? Ведь ваш мир никогда не найдет пути к спасению, если в нем не будут плакать. Вы сознались, что вы думали, что дети хотят пить, так отчего же вы не выкопали для них колодец-другой?

- Это никогда не приходило мне в голову!

- Даже тогда, когда шум воды под землей достигал ваших ушей?

- Я думаю, это все же случилось однажды. Но я боялся, что тогда до них доберутся великаны. Это было именно то, что заставляло меня так долго терпеть их издевательства.

- Конечно же, вы всегда учили благородные маленькие создания бояться глупых Мешков! И пока они кормили, ухаживали и восхищались вами, все это время вы вынуждены были быть слугой жестоких людей! И все это время баловни видели, как их герой превращается в труса! Хуже вы не могли их обмануть. Они открыли вам свои сердца, а вы должны отдать им свою душу! К этому времени вы должны были бы заставить Мешков рубить лес и таскать воду для Малюток!

- Боюсь, то, что вы мне сказали, правда, мистер Рэйвен! Но правда и то, что я боялся, что избыток знаний будет им вреден - они станут не такими невинными, не такими милыми.

- Они не могли дать вам повода для этого страха!

- Но разве недостаточное знание не опасно?

- Это самая обидная ложь вашего мира! Имеют ли какое-то преимущество большие знания одного человека перед меньшими - другого? Или могут ли они из-за этого быть опасными? Иллюзия, что такое знание, которое само по себе великая вещь, может иметь какое-то преимущество над другим знанием, опаснее, чем какое угодно невежество. Даже знание всего на свете не добавит человеку величия.

- По крайней мере, все это я делал ради любви к Малюткам, а не из трусости, из-за которой я служил великанам.

- Благодарю покорно. Но должны-то вы были служить Малюткам, а не великанам! Вам нужно было дать малышам воду, а они тогда научили бы великанов своему правильному мировосприятию. Между тем, и сами вы могли бы срубить два-три мерзких дерева, чтобы освободить для нежных малышей толику места. С Малютками вы свой шанс упустили, мистер Уэйн! Вместо того, чтобы помочь им, вы о них рассуждали!

Глава 29

ПЕРСИДСКИЙ КОТ

Я сидел и молчал, и мне было стыдно. То, что он говорил, было правдой для Малюток я не был мудрым соседом!

Мистер Рэйвен продолжил:

- Но вы также ошибались и на счет глупых созданий. Для них рабство было бы прогрессом. Те несколько уроков, которые вы могли бы преподнести им с помощью палки, отломанной от их собственного дерева, могли оказаться неоценимо важными.

- Я не знал, что они трусливы!

- А что за разница? Человек, действия которого зависят от трусости другого, сам, по существу, трус. И я боюсь, что из-за этого могут произойти более неприятные вещи! До этого времени Малютки были вполне способны защитить себя от принцессы сами, не говоря уже о великанах - с ними они всегда достаточно легко справлялись, потому что смеялись над ними! Но теперь, после ваших с ней разговоров...

- Я ее ненавижу! - закричал я.

- Вы что же, дали ей как-то знать, что ненавидите ее?

Снова мне пришлось прикусить язык.

- И даже ей вы не были верны! Но - тише!.. Боюсь, кто-то шел за нами от фонтана!

- Я не видел ни одного живого существа! Кроме недостойно выглядевшего кота, который шмыгнул в кусты.

- Это был великолепная персидская кошка, страшно мокрая и грязная, но разглядеть, что она из себя представляет, было вполне можно - и это называется хуже, чем просто "недостойный".

- Что вы хотите этим сказать, мистер Рэйвен? - воскликнул я и холодный ужас сдавил мне горло. - Это был просто домашний персидский кот, который убежал, испугавшись плеска воды! Может, он приходил за золотой рыбкой?

- Посмотрим, - возразил библиотекарь. - Я немного знаком с кошками разных видов, и либо я сорву с этой маску домашней киски, либо я сильно в ней ошибаюсь.

Он вскочил, подошел к двери кабинета, принес оттуда изувеченный том, и снова уселся рядом со мной. Я уставился на книгу в его руках - это была вовсе не увечная, а целая и невредимая книга!

- Откуда взялась ее вторая половина? - задохнулся я.

- Прилипла. Вообще-то она хранится в моей библиотеке, - ответил он.

Я промолчал. Еще один вопрос скорее всего разбился бы о берег бездонного моря таких же бестолковых вопросов, отвечать на которые просто не было времени!

- Слушайте, - сказал он, - я прочту несколько строк. Здесь есть кто-то, кому наверняка не понравится то, что я буду читать!

Он открыл тонкую обложку и перевернул лист или два.

Пергамент выцвел от времени, и на одном листе было темное пятно, просочившееся через два-три других листа. Он медленно перевернул и этот лист тоже - он, казалось, искал место, где уж наверняка обнаружится целый стих. Где-то на середине книги он начал читать.

Но что по-настоящему произвело на меня впечатление, так это тот эффект, которое это чтение произвело на меня, а не собственно то, что он читал. Стихи были написаны на языке, который я никогда прежде не слышал, но понимал прекрасно, хотя и не могу записать словами или найти простой аналог тому, что они значили. Эти фрагменты - лишь слабая тень того, что осталось в моей голове, когда он закончил чтение:

Но если бы я нашел человека, который бы смог поверить

В то, что он никогда не видел, не чувствовал и даже не слышал

От него я возьму сущность и приобрету

Стойкость и форму, реагирующую на прикосновение и видимую,

И оденусь в похожую настоящность

Этой фантазии, где расколется его душа.

Он перевернул лист, и продолжал:

Во мне - каждая женщина, у меня есть сила

Над душами каждого живого мужчины,

Такую, какую женщина никогда не получала в наследство.

Могу то, чего не могла и не может ни одна женщина.

Всех женщин я, женщина, отныне превзошла.

Превыше была, превыше есть, превыше буду в залах жилищ.

Так как я, несмотря на то, что он не может ни видеть меня,

Ни дотронуться хотя бы пальцем руки,

Если бы даже ни разу мое дыхание не коснулось его волос,

Могу помешать ему дышать

И пустить корни, связать узами, которые и смерть не расплетет.

Или жизнь, хотя у него никогда и не было надежды.

Снова он запнулся, снова перевернул лист и снова начал читать:

Так как я лежу рядом с ним, бестелесная вещь.