Сергей Казменко - Нашествие

- Вы можете, наконец, объяснить, что все это значит?!

- Не мешай, - ответил я. - Потом.

Мне еще нужно было сделать очень многое. И я все еще надеялся, что сумею ему хоть что-то объяснить. Не все, конечно, но хотя бы часть, достаточную для того, чтобы он помог мне и не чувствовал себя при этом предателем. Я думал тогда, что сумел бы сделать это, если бы он дал мне время, и я даже завидовал ему, потому что сам я знал слишком много, и именно предателем, самым последним предателем я себя чувствовал тогда, и никто уже не мог отнять у меня этого знания и лишить меня этого чувства. Но на все объяснения требовалось время, и чтобы как-то выиграть его я не глядя сунул ему в руку свою карточку инспектора - все равно даже теперь я не осмелился бы вставить ее в ридер системы, чтобы не спровоцировать нашего противника на непредвиденные действия - и стал набирать необходимые команды. Те, кто создавал программное обеспечение аппаратуры связи, были мудрыми людьми. Они предвидели то, что рано или поздно может возникнуть необходимость в тех действиях, которые я предпринимал, хотя, конечно, не знали и не могли знать, зачем это может хоть кому-то понадобиться и понадобится ли это вообще. Они ничего еще не знали о Нашествии, ни о том, какими методами оно осуществляется, но они предусмотрели возможность задания последовательности команд, необратимо разрушающей функционирование аппаратуры связи. Именно эту последовательность я и вводил теперь в систему.

Когда все было готово, я восстановил связь со спутником. Наверное, мне следовало как-то замереть перед тем, как вводить эти команды в его систему связи, хоть чем-то отметить момент, возврата с которого быть уже не могло. Но я ничего такого уже не помню.

Времени было в обрез, действовать надо было без задержек, и я как автомат делал то, что было намечено заранее. И лишь когда спутник, висевший над нами, был необратимо выведен из строя, лишь когда вся аппаратура связи вездехода была намертво заблокирована, лишь когда обнаружить нас вне пределов прямой видимости стало абсолютно невозможно а кому придет в голову искать нас в том аду, через который я собирался провести вездеход? - лишь тогда я повернулся к Гребневу и спросил:

- Тебе нужны какие-то объяснения?

Я уже тронул вездеход и вел его в сторону леса - отсюда до него было не больше пятнадцати километров. И никто не смог бы перехватить нас по пути туда теперь, после обрыва связи - в этом я был уверен. И никто не станет искать нас там, если нас вообще будут искать, если им вообще будет тут до поисков. Я все увеличивал и увеличивал скорость и старался не думать о том, что же творится сейчас с другими, со всеми сотрудниками биостанции, оставшимися во время прорыва без связи. И все равно не мог не думать об этом.

- Нет, - ответил, наконец, Гребнев на мой вопрос - я уже и забыл, что задал его. Ответил тихо, но таким голосом, что я даже вздрогнул и посмотрел в его сторону. Он сидел, глядя прямо перед собой, с бледным, каким-то помертвевшим внезапно лицом - так, будто прислушивался к какой-то зреющей внутри боли. И я вдруг почувствовал, что ничего я ему объяснить не сумею, что ему нужно говорить либо все, либо ничего вообще не говорить.

- Ты прочитал? - спросил я его.

- Да, - он протянул мою карточку назад, и я спрятал ее обратно в карман. Я больше не глядел на него - местность становилась все более пересеченной, я вел машину на приличной скорости и, несмотря на весь свой опыт участия в ралли, несколько раз был близок к перевороту. Наверное, происходило это потому, что я злился и не мог целиком сосредоточиться на вождении. А злился я потому, что он все так же сидел молча, глядя вперед, и не говорил ни слова. Наконец, я не выдержал и спросил:

- Что, так и будешь молчать?

- Остановите машину, - сказал он и начал подниматься.

- И не подумаю. Зачем? - я повернул не слишком аккуратно, и его бросило назад в кресло.

- Тогда я выйду на ходу, - снова поднимаясь, сказал он. - Это у вас есть приказ вернуться любой ценой. А я не желаю быть предателем.

На этот раз я специально резко дернул машину вправо, а когда он снова стал подниматься, я не поворачиваясь ударил его левой рукой. Он не знал, как защищаться от такого удара - приемы подобного рода не входят в число разрешенных, и о них давно уже забыли.

Он вообще, наверное, не думал, что надо защищаться. Он даже и почувствовать ничего, наверное, не успел - просто дернулся вперед, едва не ударившись лицом о пульт, но я выставил руку и отбросил его в кресло. Потом кое-как, потому что он сполз вниз, закрепил его фиксаторами, и больше уже не отвлекался.

Лес открылся внезапно и совсем рядом, потому что как всегда граница обработанного биофиксатором участка проходила по водоразделу. Я не ожидал встретить какие-то препятствия при въезде в него, но, видимо, описания сетчатого леса, которые я изучал при подготовке, не годились для участков, соседствующих с созданной человеком пустыней. Вместо гигантских стройных опорных стволов я увидел впереди сплошные заросли скэнба, фактически живую стену из скэнба, простиравшуюся в высоту до самого второго яруса леса. И стена эта, конечно, была столь же непроницаема, как непроницаем был сам второй ярус, образованный переплетенными и сросшимися друг с другом ветвями опорных деревьев. Километра два я проехал вдоль этой стены, не особенно надеясь, что хоть где-то сумею обнаружить проход сквозь нее, потом остановил вездеход и, развернув аэрозольную пушку выпустил в нее облако биофиксатора.

Минут пять ничего не происходило. Ядовитый туман некоторое время проглядывал сквозь переплетение ветвей, но потом совершенно рассеялся, и стена скэнба стояла передо мной совершенно невредимая, без каких-либо признаков поражения. Я уже подумывал о том, чтобы выпустить по ней еще одно облако аэрозоля, когда впереди раздался треск. Потом затрещало где-то справа, потом что-то снова треснуло впереди и стало трещать уже не переставая - так, будто кто-то огромный ломал в глубине леса хворост. Но стена, как и прежде, стояла передо мной совершенно непроницаемая, и лишь когда вдруг начали раскачиваться отдельные, торчащие наружу побеги скэнба, я понял, что биофиксатор сделал свое дело. Но пришлось прождать еще несколько минут, прежде чем под переходящий в непрерывный гул шум ломающихся и рвущихся ветвей живая стена вдруг провалилась внутрь леса, будто кто-то вышиб державшую подпорку, и передо мной образовался проем шириной метров в пятьдесят.

Через него, несмотря на завалы, уже можно было проехать, и за проемом скэнба уже не было. Я бросил машину вперед, и через минуту брешь, проделанная мною в границе леса, осталась позади. Ехать приходилось зигзагами, объезжая постоянно выраставшие на пути гигантские опорные стволы, уходящие ввысь на полсотни метров. Там, в высоте, они ветвились, срастались друг с другом отдельными побегами, образуя сплошную, почти непроницаемую для света сеть, в которой обитало бесчисленное множество еще по большей части совершенно не изученных живых существ. Но здесь, на уровне земли, все было сумрачно и безжизненно. Под псевдоколесами вездехода лежала ровная, хорошо утрамбованная почва, и ничто, кроме выраставших на пути опорных стволов, не задерживало продвижения вперед.