Евгений Филенко - Шествие динозавров

38

Маришка сидела на кухне. Читала газету, шевеля губами. На коленях лежало забытое вязание. В кухне пахло котлетами.

Я постоял на пороге, не раздеваясь. Привыкал. - Васька спит? спросил я наконец.

Она молча кивнула.

Я снял кроссовки и на цыпочках прошел в свой закуток. Поставил сумки, но разгружать не стал. Они могли потерпеть и до утра. Васька сопел на диване, с головой завернувшись в одеяло, наружу торчала взъерошенная макушка. "Я дома. Дома... Ничего не исправить, ничего не вернуть. Значит, буду жить по-прежнему. Если получится. Если не станет ниллган Змиулан по каждому пустяку отпихивать историка Славу Сорохтина железным локтем и обнажать меч". Я залез в тумбочку и вытащил папку из фальшивого крокодила. Провел по туго натянутой застежке пальцем. "Сожгу. Зачем оно мне? Кому вообще это пригодится? Приключения холодного разума... Мне, к примеру, не пригодилось. Стало быть - к черту. Как-нибудь проживем без социальных провокаций". Я взвесил папку на ладони. И спровадил на прежнее место.

- Котлеты будешь? - театральным шепотом спросила за моей спиной Маришка.

- Не хочу.

- Тогда я сплю.

Я оглянулся. Она, уже умытая, намазанная кремами, сидела на краешке постели и заводила будильник. Ночник над ее головой превращал тонкую сорочку в эфирное облако.

- Подожди спать, - произнес я.

...Где-то посередине ночи, когда не сохранилось больше сил ни на что, и голова ее лежала на моем плече, а моя ладонь - на ее теплом животе, Маришка сказала:

- Это не ты.

- А кто же? - усмехнулся я, внутренне напрягшись.

- Кто-то другой. Инопланетное чудище. "Обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй". Прикинулось тобой. Влезло в тебя, словно в костюм. Как в кино.

- Почему, Мариша?!

- Да ты весь как из камня! - воскликнула она шепотом и стукнула меня кулачком по груди.

- Тебе показалось, - пробормотал я растерянно. - А то, что было... тоже показалось?

Кто мог все предусмотреть? Я молчал, лихорадочно подыскивая правдоподобное объяснение внезапным физическим переменам в своем облике. И никак не находил. Я ушел из дома одним, а вернулся совершенно другим. Даже мой паспорт лгал: судя по нему, мне натикало тридцать шесть, а на самом-то деле было почти на полтора года больше.

- Просто ты от меня отвыкла, - выдавил я наконец, сознавая, что ни для какого вида логики это не аргумент.

Прежде чем Маришка открыла рот, чтобы возразить, ко мне вернулись силы. И все возобновилось.

...Нунка всегда кидалась на меня очертя голову, зажмурясь, как дикая кошка. Оанууг тихонько поджимала под себя ноги, аккуратно садилась, а потом также аккуратно укладывалась на бочок, не отрывая от меня сверкающих глаз. У Маришки все было иначе. Нунка вонзала в меня сведенные пальцы, оскалив зубы, невнятно вскрикивая, захлебываясь, будто хотела взорвать меня, как бомбу, и на мне же подорваться. Оанууг молчала, только дышала часто-часто, пока не сбивалась на всхлипы. У Маришки все было по-другому. Нунка испускала долгий протяжный крик, запрокинув искаженное лицо, мокрое не то от пота, не то от слез. Оанууг внезапно обвивалась вокруг меня жаркой смуглокожей змеей и надолго застывала, ни за что не размыкая объятий первой. У Маришки все было не так...

- ...Давай родим девочку, - сказала жена моя Маришка под утро.

39

"Сегодня в двенадцать".

Я вел Ваську на побывку к деду с бабкой с Маришкиной стороны. Святое дело: суббота, жена на дежурстве... А в голове занозой засела эта мысль. Всю дорогу Васька хулиганил. Вырывал руку, приставал к кошкам и собакам, пугал голубей. Состроил языкастую рожу старушкам на скамейке. Заработал "дурного мальчика", на что отреагировал сатанинским смехом. Клянчил у меня мороженое. И выклянчил-таки. Я тоже слопал порцию - за компанию. Ни на секунду не забывая: "Сегодня. Сегодня в двенадцать".

Последний сувенир из двадцать первого века. Закодировали меня, как алкаша. Полгода я ходил со вшитой программой, ни о чем не вспоминая. Жил как все, работал, ночами корпел над монографией - материала в избытке, что ни день - новый поворот темы. И даже уверил себя, что обо мне забыли. Оказывается, нет. Как в паршивом детективе эпохи застоя: приходит агент западной спецслужбы к вросшему было в социалистическую действительность нераскрытому власовцу...

А она жила во мне, моя тайна. Мое древнее прошлое. Скрытое ото всех клеймо. Ни в чем особенно не проявлявшееся. Если не считать двух-трех относительно успешных ниллганских контратак в ходе непрекращающейся войны меня как законопослушного советского гражданина и попирающего все законы советского же бытового сервиса. Если предать забвению неожиданно для всех участников инцидента жестоко и умело мною побитые рыла какой-то Кодлы, сдуру заползшей в наш подъезд. Неожиданно в особенности для Маришки, которую Кодла имела неосторожность назвать гнусным словом, и которая готова была привычно проглотить обиду.

Если пренебречь тем обстоятельством, что иногда, глубокой томительной ночью вдруг я отпихивал в угол стола недописанную страницу монографии и начинал новую. С новой строки и совсем о другом. А дописав, извлекал из той же тумбочки, заветнейшего моего сейфа в швейцарском банке, недавно купленную и оттого не слишком еще располневшую папку. С надписью синим фломастером: "Материалы и исследования по истории и этнографии Опайлзигг. Выпуск 1"... Для чего я затеял все это? Наука не любит умножения сущностей сверх необходимого. На кой ляд ей очерки о том, чего никогда не существовало? И даже за фантастику это не сойдет. Бог не наделил меня литературным дарованием, и я не имею способностей заключить грубоватые и наивные верования зигган в занимательную оправу. Порукой тому - неудачный опыт публичных исполнений избранных мест перед Васькой. В популярном и сильно адаптированном варианте. Вместо непременной сказки на сон грядущий. Ощутимого интереса у него это не вызвало и потому было спешно заменено байками о муми-троллях...

Две женщины еще снились мне ночами. Нунка-вундеркиндша. Оанууг, дочь гончара. Но с каждым разом все реже. Да и черты их понемногу сливались. Одна походила на другую. И обе вместе - на Маришку. Никудышный из меня "мухерьего", что в переводе с испанского - бабник.

Сегодня. В двенадцать.

Как я увижу своего преемника? Знаком ли он мне? Будет схватка, и он победит. Где это произойдет? В трамвае, в заброшенном сквере, в подворотне? Наш город создан в наилучших традициях криминогенной архитектуры. Здесь нет уголка, где нельзя было бы кого-нибудь грохнуть и спрятать тело... Любопытно, как он вернется. В тот же миг или с разрывом во времени? Может быть, я и не замечу его возвращения. Буду валяться в отрубе. Оклемаюсь - а он уже тут.