Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur

— Слушай, а это правда? Ты в самом деле могла навсегда покинуть Землю из-за ссоры с мужиком? Это в твоем духе?

Лиза снова посмотрела на родник у своих ног:

— Знаешь, вообще-то это я думала тебе вопросы задавать. Как старожилу.

Две рыжие пряди упали ей на щеки. В глазах появились и тут же высохли слезы.

— Конечно, — Крокодил смутился. — Спрашивай все, что хочешь.

Интересно, что Светке он не изменял. По крайней мере те пару лет, что они жили настоящей семьей — в одной квартире, с детской кроваткой, со стиральной машиной, вечно полной белья, и упаковкой памперсов в комоде. Соседка-пенсионерка взялась подрабатывать няней — она гуляла во дворе с коляской, а Крокодил и едва оживившаяся после родов Светка «наверстывали упущенное», утонув в постели, как в облаке. В те годы — или в те месяцы — обоим верилось, что семья все-таки состоится. Светке — потому что она устала и хотела покоя. Крокодилу — потому что Светка после появления Андрюшки сделалась ручной, трогательной, своей. Ему нравилось вдыхать запах пушистой сыновней макушки. Он гордился собой, будто производство сына потребовало от него бог весть какого искусства.

А потом, после Светки, у него было несколько женщин. Ни с кем он не выстраивал долгих отношений — сознательно. Он уважал их, они уважали его, и свобода была важнее взаимных притязаний.

Были случайные связи, на одно свидание, более-менее драйвовые. На пикнике, под Новый год, на корпоративе. Отношения, при которых на следующий день тебе смотрят в глаза отрешенно и просто, а искра, проскочившая между вами, давно улетела в космос и светит теперь другим…

В глубинах аквариума погас дневной свет, и комната освещалась теперь только фосфоресцирующими рыбами с рубиновыми глазами. Лиза, оказывается, давно не спала; интересно, сколько времени она лежала не шевелясь и ждала, пока проснется Крокодил.

— Привет, — он провел рукой по ее затылку, и прикосновение жестких волос к ладони заставило его задышать глубже.

— Привет, — она не ответила, вывернулась из его объятий, отдалилась. — Который примерно час?

— Вечер. Около восьми.

— Я совсем не чувствую времени. Мне все кажется, что я сплю, и никак не могу проснуться…

— Хороший сон, правда? — он снова потянулся к ней, и она снова отодвинулась:

— Не знаю… Ты хороший, да. А сон…

В полумраке она отступила в дальний конец комнаты, в тесную душевую. Крокодил коснулся ладонью плеча: на нем отпечаталось Лизино ухо.

Он вздохнул сквозь зубы.

Лиза не была похожа на Светку. К великому счастью. Она была похожа на утро, на прекрасное солнечное утро в самом начале — когда еще сумерки, холодно, неуверенно, роса…

— Honey, would you like some dinner?

— He надо, — Лиза вышла, полностью одетая, ее рубашка и шорты белели в полумраке. — Не говори так, я все равно ничего не понимаю.

— Это же твой родной язык. Я бы хотел, чтобы кто-то поговорил со мной по-русски.

— А я не хочу. Мне неприятно.

— Я спросил, не хочешь ли ты поужинать.

— Меня ждет ужин в этом… В столовой для мигрантов.

Крокодил сел:

— Ты на что-то обиделась?

— Нет. Что ты. Все хорошо.

— Я что-то не так сделал или сказал? Она улыбнулась:

— Ты прекрасен.

— Почему же ты уходишь? Оставайся…

Она отвела глаза и некоторое время смотрела в пол, в траву.

— Прости, Андрей, — сказала она наконец. — Я так не могу. Ты мне подаешь руку, потому что я сейчас слабая. Я растерялась… Но я не слабая. Меня не надо жалеть и поддерживать. Я сперва верну свою силу, а потом посмотрим.

Крокодил помолчал, перебирая возможные ответы. Диапазон был от «Ты круглая дура» до «Понимаю, конечно, ты не должна проявлять слабость ни в коем случае, ты же гордая дочь Земли».

— Я провожу тебя к монорельсу, — сказал он, так и не выбрав подходящий ответ.

Во всем лесу горели фонари — искусственные, на солнечных батареях, естественные, под крыльями жуков и бабочек, на удочках лесных удильщиков. Не видимая взглядом мошкара налипала на шарики-фонари, их свет тускнел; тогда какая-нибудь жаба с огромным ртом шевелилась в развилке ветвей, начисто вылизывала свой фонарик и, заново вывесив его на длинном гибком удилище, украшала лес сверкающей приманкой.

— …Так что они правы: мигрантам очень трудно сдавать Пробу. Это почти безнадежное дело. Сам я прошел случайно: оказался в нужное время в нужном месте. И теперь, если честно, не знаю, что с этим делать, с моим гражданством. Зависимого опекают, работу ему, учебу, жилье… А полноправный — крутись как хочешь.

— Они не дадут тебе умереть с голоду, — отрешенно сказала Лиза.

— С голоду никто не умирает, — согласился Крокодил. — Гляди.

Он подвел Лизу к круглой тумбе, увитой лианами-трубками, выбрал красную трубу, легко переломил, протянул девушке: — Попробуй.

— Что это?

— Напиток вроде молока или йогурта. Утоляет жажду, голод, и в нем есть все, что нужно для жизни, калории там, витамины. И вкусный. Можно только этим питаться и горя не знать.

Лиза подставила палец, поймала бело-розовую каплю, попробовала кончиком языка.

— Не бойся, — поощрил Крокодил. — Это не противно.

— Это бесплатно?

— Совершенно. Захотел есть, нашел тумбу с лианами — и сыт.

— Эту штуку ты имел в виду, когда звал меня поужинать?

— Нет, — Крокодил смутился. — С едой тут нет проблем, еда растет и на деревьях, и в земле. Можно делать заказы…

— Значит, можно вообще не работать?

— Можно, — Крокодил вздохнул. — Но, знаешь, самое странное… У них тут процентов девяносто всей работы — для симбионтов. То есть ты служишь частью некой биологический системы. Подключаешься, и тебя используют как синтезатор белка, например, или как распределитель информации, или еще как-то. Все равно как если бы ты работал колесом. Приходишь утром, становишься на свое место и вырубаешься как человек. И весь рабочий день ты колесо. А потом ты свободен, гуляешь, читаешь, сам пишешь рассказы о том, как съездил в отпуск…

— А на Земле что, по-другому? Крокодил удивился:

— По-моему, да.

— А по-моему, нет! — сказала Лиза с вызовом. — Приходишь в офис, подключаешься к компьютеру, и вот ты уже не человек, а приставка. Мозги выключаются. Отсидишь свой день, и все равно не свободен: не можешь гулять, читать и ездить в отпуск, потому что кому-то вечно должен, должен, должен!

— За что ты на меня злишься? — спросил, растерявшись, Крокодил.

— Не на тебя, — она смотрела в сторону. — Вот эта штука едет — это мой вагон?

— Будет твой, если ты в него сядешь.

— Спасибо тебе, Андрей, — она легко поцеловала его в щеку. — Ты мне помог, в общем-то. Я тебя потом найду, ладно?