Кир Булычев - Заповедник для академиков

— Вот и она! — воскликнула Марта при виде Лидочки.

— Это вы сделали? — спросил президент. В обычной жизни его волосы были тщательно уложены поперек лысины, а сейчас он забыл о приличиях, и на голове образовалось неаккуратное воронье гнездо.

— Я в первый раз это вижу, — сказала Лидочка.

— Тогда объясните мне, почему вы здесь оказались в такое время и в таком виде?

Еще за секунду до этого Лидочка намеревалась сообщить президенту как официальному лицу про труп в ее комнате и про то, как ее преследовал убийца. Но тон президента и воронье гнездо на его голове сделали такое признание нелепым и наивным. Президент Филиппов был недостоин таких откровенных признаний. К тому же он не выносил Лидочку и не скрывал этого, так что любое признание он тут же обратил бы ей во вред.

— По той же причине, по которой вы очутились здесь в такое время и в таком виде, — сказала Лидочка. Она не хотела, чтобы ее слова звучали наглым вызовом, но именно так и вышло. Глаза президента сузились от возмущения, он приоткрыл рот, вновь закрыл его — и Александрийский, и Марта поняли, что сейчас могут последовать совершенно ненужные разоблачения, но не успели перебить Филиппова, как тот закричал так, что было, наверное, слышно в Москве.

— Это вы позвольте! — кричал Филиппов. — Это вы поглядите, в каком вы виде, и сравните с Мартой Ильиничной, которая вполне прилично одета, так что я попрошу без намеков на наши отношения: а вот вы в шесть утра выходите из мужской комнаты черт знает в чем, и совершенно не стесняетесь, и даже бьете государственные изобразительные ценности — вы не представляете, сколько это сокровище стоит, по нему Эрмитаж плакал, а мы не отдали, я вас отсюда за разврат выгоню, ясно?

— Филиппов! — умоляла его Марта, повиснув на нем, чтобы отделить его от Лидочки, к которой президент направился с целью изгнать ее из обители академиков. — Филиппов, подожди, не трогай Лиду, она совершенно ни при чем. Если она была у Александрийского, то она не разбивала вазу, а если разбивала вазу, то она не была у Александрийского.

— Не была? Не была? А это что?

Указующий перст президента уперся в пол. Все посмотрели туда и увидели, что Лидочка обута в мужские ботинки.

— Это ваши ботинки, профессор?! — с пафосом воскликнул президент Санузии, и профессор, не задумавшись, сразу признался:

— Мои. — И, сообразив, что такое признание может повредить Лидочке, продолжил: — Но заверяю вас, товарищ Филиппов, что ваши подозрения совершенно неуместны. Мое состояние, что подтвердит находящийся здесь доктор, к сожалению, совершенно исключает любое физическое напряжение. Так что присутствие Лидии в моей комнате объяснялось вполне невинными платоническими причинами.

— В шесть утра! Ха-ха-ха, я смеюсь, — сказал президент.

— Как лечащий врач, я должна сказать, — вмешалась в разговор Лариса Михайловна, — что профессор Александрийский болен ишемической болезнью и имеет аневризму сердца, так что любое физическое напряжение опасно для его жизни.

Лариса Михайловна очень волновалась, щеки ее пошли красными пятнами, она выражалась канцелярским языком, который ей казался более убедительным в разговоре с таким человеком, как президент Филиппов, и, как ни странно, именно этот стиль возымел действие, президент спохватился и сказал:

— Я вам, Пал Андреевич, не ставлю в вину и к вам отношусь со всем уважением. Но наши с вами девушки…

— Наши коллеги, — терпеливо поправил его профессор.

— Вот именно, они не вызывают доверия.

— Филиппов! — воскликнула Марта Ильинична.

— Не о тебе, не о тебе, — отмахнулся президент.

И тут наступила пауза, потому что оказалось, что больше подозреваемых нет.

Президент, почувствовав, что следствие зашло в тупик, спросил у Александрийского:

— А она у вас давно?

— Почему вы спрашиваете? — удивился Александрийский.

— А потому что если недавно, то она могла свалить вазу, а потом к вам убежать.

— Вы ошибаетесь, — сказал Александрийский твердо, но, конечно же, не убедил этим Филиппова.

— Тогда все по палатам, — приказал президент. — Я тушу свет. Все по палатам!

— Я провожу Лидочку, — сказал профессор.

— Она сама дойдет.

— А я провожу, — сказал профессор, не улыбаясь, — потому что мне надо будет забрать мои ботинки, которые я ей одолжил.

Все снова посмотрели на ботинки, которые свидетельствовали о Лидочкином моральном падении. Потом докторша взглянула на профессора, и взгляд ее был так красноречив, что Лидочка не сдержала улыбки.

— Вы с нами дойдете до комнаты Лидочки, — сказал Александрийский, который тоже прочел немой вопль во взгляде врачихи. — Вы поможете мне подняться по лестнице, а я потом соглашусь смерить давление.

— Честное слово? — Покрытое пушком доброе лицо докторши покрылось счастливым румянцем.

«Какой умница!» — сообразила Лидочка. Теперь докторша волей-неволей попадет в комнату и сама увидит Полину.

— Спокойной ночи, — сказал президент, подтягивая резинку пижамных штанов, — отдыхайте, товарищи. Я пошел к себе.

— И правильно сделаете, — капризно сказала Марта, разочарованная в кавалере. Она первой поспешила к лестнице, и Лидочка сказала ей:

— Не спеши, подожди нас.

— Ладно, — согласилась Марта, но Лидочка все равно беспокоилась, как бы Марта не убежала в комнату, и не спускала с нее глаз. Лариса Михайловна и Лидочка поднимались медленно, помогая идти Александрийскому.

Александрийский опирался на руку Лидочки, и той было неловко от того, какая у нее молодая и гладкая рука и как сильно в ней бьется кровь, тогда как пальцы профессора столь холодны и сухи, а сердце сокращается часто и мелко.

Наверху лестницы Лариса оставила их — побежала к себе в кабинет.

Александрийский прислонился к стене.

— Вам плохо? — спросила Лидочка.

— Сейчас, — сказал Александрийский. — Я иду.

Лариса Михайловна прибежала из своего кабинета и протянула ему стаканчик с мутной жидкостью. Александрийский послушно выпил.

— А вы где были полчаса назад? — спросила Лидочка у Ларисы Михайловны.

— Я навещала профессора Глазенапа, — сказала Лариса, — у него был ночью приступ почечных колик. А вы меня искали? Вам что-то надо было?

Лариса Михайловна всегда чувствовала себя виноватой, словно боялась потерять место.

— Пошли, — сказал Александрийский. — Поглядим, нет ли у вас в комнате привидений.