Владимир Михановский - Гостиница «Сигма»

— Можно попробовать. Я, например, знаешь сколько трудился над «Элегиями»? Давай в самом деле запрограммируем…

— Чепуха. Если следовать подобному определению, то любой добросовестный мусорщик окажется гением. Это ясно и без помощи «Анитры».

Любопытная Луна, заглянувшая в насквозь прокуренную комнату, застала их измученными и озлобленными. Бросить дело на полдороге мешал охотничий азарт. Казалось разгадка гениальности вот-вот будет найдена, но в последний момент решение ускользало, добавляя лишь очередную порцию разочарования.

— Тут еще одна штука вклинилась, — сварливым голосом произнес Абор, лихорадочно перелистывая толстый фолиант в потрескавшемся переплете (почему-то человеческая гениальность трактовалась больше в старых книгах).

— Что еще за штука?

— Непроявленные гении.

— Непроявленные гении? Поди-ка выпей холодной воды, — посоветовал Дон. После автомобильной катастрофы Абор Исав заговаривался.

— Не веришь? — обиделся Абор. — Тут вот один автор пишет, что гении бывают проявленные и непроявленные.

— Вроде фотопленок, что ли?

Абор кисло улыбнулся, показывая, что ценит и понимает юмор приятеля.

— Проявленные гении — это те, которые проявили себя, — пояснил он. — Непроявленные — те, которые…

— Пошли ты своего автора знаешь куда?

— Тут высказываются довольно здравые мысли. Вот почитай, — протянул Исав книгу.

— Больше не могу. Ни строчки. А который век?

— Двадцать первый. — Исав дипломатично накинул пару веков.

— Двадцать первый, — вздохнул Дон Фигль, — со счетов не сбросишь. Прочти-ка вслух.

— Понимаешь, тут говорится, что о гении нужно судить не по тому, что он сделал, а по тому, что он мог бы сделать, если бы попал в подходящие условия.

— Забавно, — процедил Фигль.

— В качестве доказательства автор цитирует одного писателя…

— Старинного?

— Н…нет. Не очень.

— Имя?

— Марк Твен.

— Не слышал такого. Из молодых, наверно. Что же он пишет о непроявленных гениях, этот твой Марк Твен?

— У него действие происходит в раю.

— Что, что?

— Ну, действующие лица попадают на небо. Аллегория, — пояснил Исав.

— Ах, аллегория. И что же дальше?

— Двое попавших в рай разговаривают о тех, кто были великими на Земле. И выясняется, что те, которые считались при жизни великими, здесь низведены до общего уровня. Например, знаменитый Ричард Львиное Сердце работает на ринге — в полном соответствии со своими наклонностями. Король Генрих Восьмой превратился в актера. Он — трагик. Марк Твен замечает, что сцены, в которых он убивает людей, в высшей степени правдоподобны. Генрих Шестой торгует в киоске религиозной литературой. И так далее.

— При чем тут короли? На титулы «Анитре» в высшей степени начхать. Что он пишет о гениальности по существу, твой Марк… как его там?

— Есть и об этом. Где же… Ага, вот. Автор рассуждает о полководческом гении. И утверждает, что, скажем. Наполеон вовсе не был таким уж гениальным полководцем.

— Это уже интересно, — оживился Дон Фигль. — Чем же Марку Твену не угодил Наполеон?

— Да вот он тут пишет, что многие, по всей вероятности, были выше Наполеона.

— Даже многие? Кто же это?

— Их имена так и остались неизвестными, в этом вся штука. Это могли быть коновалы, башмачники, точильщики — словом, люди, которые никогда в жизни не держали в руках меча и не сделали ни единого выстрела. Понимаешь? В душе они были полководцами, но не имели возможности выявить свое призвание.

— Как же их раскрыть-то, непроявленных гениев? — Дон почесал в затылке. — И потом, зачем усложнять программу «Анитры»? А главное, к чему тебе излишняя конкуренция? Давай-ка мы уж займемся только проявленными гениями. Вроде тебя.

Дон Фигль подошел к окну и, распахнув его, высунулся по пояс и с наслаждением вдохнул. «Еще решат, что здесь пожар», — подумал Дон, наблюдая, как лениво вываливаются наружу толстые дымные слои.

Судя по рисунку созвездий, дело шло к утру.

— Послушай, Дон!.. — В голосе Абора дрожал такой восторг, что Фигль обернулся.

— Послушай! А что, если за меру гениальности книги взять количество информации?

— И возговорила валаамова ослица человеческим голосом, — пробормотал Дон Фигль.

— Что?

— Нет, это я так. Значит, ты предлагаешь принять за меру количество информации? Я правильно понял?

— Правильно, — заторопился Абор. — Давай двигаться от противного…

— Если мне что-нибудь противно, я всегда стараюсь отодвинуться подальше.

— Можешь ты хоть на время оставить свои шутки? Так вот, если рассуждать от противного… Какая книга наименее интересная? Та, которая не несет в себе никакой информации, — сам себе ответил торжественно Абор Исав. — Та, из которой читатель не почерпнет для себя ничего нового. Значит, и наоборот: чем больше информации заключает в себе книга, тем она интереснее.

— Забавно, — не выдержав, расхохотался Фигль. — Вообрази себе роман, в котором наиподробнейше, со всеми деталями описана стыковка двух галактических кораблей, со всеми включениями и выключениями тысяч маневровых дюз. Или, скажем, автор скрупулезно описал на сотне страниц доменный процесс. Несут ли такие книги информацию? Безусловно. Является она новой для среднего читателя? Является. Значит, по твоей теории получается, что…

— Это разные вещи, — упрямо нагнул голову Абор — И потом, у тебя примитивное представление об информации. По-твоему, информация — это обязательно какие-нибудь технические данные.

— А что же такое, по-твоему, информация? — спросил Дон, подумав, что этот графоман не так прост, как может показаться с первого взгляда. Вообще Абор Исав, прежде чем начинал читать свою писанину, по всем статьям походил на нормального человека.

— Информация… — Абор на минуту задумался. — По-моему, информация — это все, что содержит для человека элемент новизны. Все новое, что узнает человек.

— Неважно что?

— Неважно. Лишь бы новое. Новые чувства, новые понятия, новые слова… Новые характеры, если угодно.

— В этом есть смысл, — согласился Дон Фигль. — Но как же все-таки быть с доменным процессом?

— Во второй половине двадцатого века, когда кибернетика делала первые шаги, теория информации многим вскружила головы. Но тогда же были и здравые попытки применить ее к оценке литературных произведений. С помощью математики сравнить разные книги.

— Я читал об этом. Бред собачий.

— Не скажи. Некоторые результаты были любопытными. Например, один ученый еще в 1962 году установил, что в среднем стихотворение несет в себе в полтора раза больше битов информации, чем прозаический отрывок такого же объема. И электронная машина блестяще подтвердила этот вывод.