Мак Рейнольдс - Зерно богоподобной силы

Тут в первый раз раскрыл рот профессор Брайтгейл.

— Видите ли, мистер Уандер, одно дело, когда мы рассматривали вашу гипотезу наряду со множеством, огромным множеством других. Но теперь мы стремительно приближаемся к выводу, что ваша гипотеза — единственная, которая способна что-то объяснить.

— А как же пятна на солнце? — поинтересовался Эд.

— На первый взгляд, — ответил Хопкинс, — такая солнечная активность способна вывести из строя радио, вот только едва ли она будет действовать избирательно. И уж совсем невероятно, чтобы она подвергла цензуре нашу развлекательную литературу.

— Значит, вы начинаете подозревать, что я не такой уж чокнутый, как вам показалось сначала?

Политик пропустил его слова мимо ушей.

— Мы вызвали вас, мистер Уандер, — сказал он, чтобы обсудить новое предложение. Оно заключается в том, чтобы использовать для передачи радиои телевизионных программ телефонные кабели. Предполагается немедленно запустить проект экстренной срочности. Тогда приблизительно через месяц каждая семья в Соединеных Процветающих Штатах Америки снова сможет получить свои развлечения.

Эд встал и, опираясь на стол, взглянул на Дуайта Хопкинса сверху вниз.

— Вы же сами, не хуже моего, знаете ответ на эту бредовую идею. Неужели вам улыбается совсем развалить экономику страны, в довершение к радио и телевидению выведя из строя телефон и телеграф?

Хопкинс молча смотрел на него. Эд твердо ответил на его взгляд. Брайтгейл кашлянул.

— Как раз этого мы и опасались. Так вы полагаете…

— Вот именно. Таббер напустит порчу на ваше новое кабельное телевидение, как только вы его запустите.

Казалось, перед ними новый Эдвард Уандер, гораздо более решительный, чем тот, с которым они говорили только вчера. Дуайт Хопкинс оценивающе оглядел его.

— Профессор, — сказал он наконец, — будьте любезны ознакомить мистера Уандера с последними данными, касающимися развития кризиса.

Эд вернулся к своему стулу и сел. Высокий седовласый профессор заговорил своим лекторским тоном.

— Появились ящичные ораторы, — сказал он.

— Что еще за ящичные ораторы? — изумился Эд.

— Они вывелись еще до того, как вы появились на свет. Начали исчезать уже в те времена, когда радио стало транслировать передачи по всей стране и предлагать массам разнообразные развлекательные программы. В тридцатых они еще кое-где оставались, но к середине века совсем исчезли, если не считать жалких остатков в Бостон-Коммон[39] да в лондонском Гайд-парке. Эти ораторы, которые вещают на открытом воздухе, обращаясь к своим слушателям с импровизированных трибун, которые чаще всего сооружены из ящиков[40].

Раньше, когда народ имел обыкновение логожим весенним или летним вечером прогуляться по улице, такие ораторы могли привлечь слушателей и даже завладеть их вниманием.

— И о чем же они говорили? — осведомился Эд.

— Обо всем и ни о чем. Некоторые были помешаны на религии. Другие хотели что-то продать, чаще всего патентованные лекарства. Среди них попадались социалисты, коммунисты, профсоюзные деятели — все, кто угодно, И у каждого была возможность довести до людей свое откровение — каким бы оно ни было.

— Ну, и что же тут такого? — спросил Эд. — Пусть себе говорят. Все какое-то занятие, особенно пока не заработали ни цирк, ни балаганы, ни варьете.

— Не возлагайте слишком больших надежд на эти развлечения, Уандер, сказал профессор Брайтгейл. Очень немногие смогут посмотреть настоящие представления. Варьете теряет смысл, если вы сидите слишком далеко от сцены, то же относится и к театру, и к цирку. Может быть, именно это и погубило Римскую империю. Римлянам приходилось строить все новые и новые арены, чтобы они могли вместить все население. Они просто не сумели обеспечить всех зрелищами.

— Но чем вам мешают ящичные ораторы?

— Видите ли, мистер Уандер, — сказал Брайтгейл, с появлением кино, радио и, наконец, превзошедшего их массовостью охвата телевидения, глас раздора на земле затих. Партии меньшинства и другие недовольные не могли себе позволить использовать эти средства массовой информации ввиду их дороговизны. Им пришлось довольствоваться листовками, брошюрами, тонкими журнальчиками да еженедельными газетами. А ведь все мы знаем, как мало людей читает все, что требует умственного напряжения. И даже те из нас, кто по-настоящему читают, ежедневно сталкиваются с таким обилием материалов, что вынуждены себя строго ограничивать, делать выбор. Из чистой самозащиты мы должны взглянуть на заголовок или название предлагаемого нам материала и быстро принять решение. Мало кто из меньшинств обладает умением или средствами, дающими возможность подать материал столь же привлекательно, как это делают более состоятельные издатели. Короче говоря, суть в том, что убеждения разного рода раскольников, выступающих против нашего общества изобилия, не доходили до народа.

Зато до Эда наконец начало доходить.

— И вот теперь, каждый вечер, десятки тысяч воинствующих доморощенных ораторов толпятся на всех углах, разглагольствуя перед людьми, которым нечего больше делать, кроме как слушать, перед людьми, которые отчаялись найти себе занятие, — закончил рассказ Хопкинс.

— Вы хотите сказать, что эти… как их… ящичные ораторы объединились в организацию? Что они все помешаны на чем-то одном?

Хопкинс поднял худую руку.

— Нет. Пока еще нет. Но это всего лишь вопрос времени. Раньше или позже кто-то из них выступит с идеей, которая увлечет толпу. Он объединит последователей, таких же, как и он сам, уличных горлопанов. В том положении, в котором страна находится сейчас, любая мало-мальски популярная идея начнет распространяться со скоростью лесного пожара. Например, новая религия. Или, что еще вероятнее, новая политическая теория, сколь бы крайне правой или левой она: ни была.

— Ну и ну, — только и вымолвил Эд.

Теперь он мог оценить политическое мышление Дуайта Хопкинса. У администрации свои заботы. Проповеди Таббера могут угрожать политическому климату страны. И все же Эд пока не мог уловить, куда клонит Хопкинс.

Им не понадобилось много времени, чтобы его просветить.

— Мистер Уандер, — заявил Хопкинс, — время не ждет. Нужно что-то предпринимать. Нам необходимо установить контакт с этим Иезекиилем Джошуа Таббером.

— Что ж, по-моему, неплохая идея. Вам и карты в руки. Попробуйте воззвать к его патриотическим чувствам или еще к чему-нибудь такому. Нет, если подумать как следует, патриотизм отпадает. Он считает, что страной правит шайка идиотов. Он противник государства изобилия.