Константин Брендючков - Последний ангел

- Ничего себе - мирное. Посетили бы они Терру лет двадцать назад, нагляделись бы!

- Я настояла... то есть настоял на своем, но Фада выторговала все же некоторую частицу наводящих сведений о каком-то комбинаторе. Утверждала, что это будет способствовать развитию чисто умственных сил населения. "Террианцы, - доказывала она, - очень не скоро еще достигнут такого технического уровня, при котором смогут откупорить маяки, а к этому времени они поднимутся нравственно настолько, что не обратят полученные возможности во вред друг другу". Я согласилась. И тогда, выбрав наиболее дикое место планеты, мы выпустили маяк всего лишь за секунду до включения стартовых двигателей.

- А после этого вы установили импульсатор на Селене.

- Нет, это удивительно! Скажите, друг мой, как вам удается так здорово читать мои мысли? Можно подумать, что вы подглядывали за мной откуда-то из-за угла времени!

- Не удивляйтесь, доктор. Все это время я пробыл тоже Лией и пережил то же самое, что и вы.

- Выходит, нам показали один и тот же фильм?

- Выходит так, и было бы странно, случись иначе.

- Так для чего же я вам все рассказывал?

- Я пытался перебить, но вы были так увлечены...

- А ведь и верно!

Кузьма Кузьмич, только что присевший, вновь вскочил, постоял, что-то соображая, и задумчиво прошелся по комнате, заглянул в спальню, пощелкал по стенке футляра и повернулся к хозяину.

- Достаточно удивительной и неправдоподобной выглядела эта вся история в ваших рассказах, но пережить самому куда удивительнее. Я будто до сих пор вижу, как корчится и пылает под нами тайга в момент старта с орбиты Терры!

Но главное, пожалуй, не в этом. Вам не просто показывают фантастическое кино, в ваши руки попало могущественное средство, представляющее неоценимые возможности. Как вы собираетесь ими распорядиться, друг мой?

- Ну что я могу сказать, доктор! К догадке о возможностях вы были подготовлены исподволь, с моих слов, а я все время был захвачен другой стороной явления - его таинственностью. Я ломал голову над разгадкой тайны, не вникая в оценку возможных последствий, Мне самому только сегодня, вместе с вами открылась последняя - да и последняя ли еще? страница внеземной истории. Мне нужно время все это переварить и выработать свою дальнейшую линию поведения.

- А у вас не закружится голова, не наломаете дров?

- Ох и подозрительный же вы, доктор! То вы меня собирались отдать в руки психиатра, теперь раздумываете, нельзя ли придержать мне руки! Хорош друг, нечего сказать.

- Вот видите, как вы опасны даже одной только своей способностью к телепатии! А если взвесить все остальное, что вам досталось? Не обижайтесь, но вы и в самом деле можете стать социально опасной личностью. Вы сознаете, какая ответственность ложится на ваши плечи?

Олег Петрович почувствовал, что доктор на самом деле весьма встревожен положением, что он даже расстроен, и хотя в ближайшее время предпринимать несомненно ничего не станет, но оставлять его с таким бременем заботы на душе показалось недопустимым. Олег Петрович сделал уже знакомое ему усилие и заставил гостя выбросить из головы назревающую тревогу, а вслух сказал:

- Мне думается, у нас еще будет время обсудить перспективы, с маху это не сделаешь. В любом случае я поставлю вас в известность о своих намерениях, когда они возникнут, обещаю вам это. А пока не хотите ли вы, что было бы весьма уместно, отпраздновать благополучный исход экспедиции наших внеземных знакомых, которых, по гипотезе Казанцева, мы считали погибшими при катастрофе еще в девятьсот восьмом году. Мне всегда было их по-человечески жалко, а теперь самому кажется удивительным, что я так легко поверил в катастрофу. Ну, посудите сами, могли ли существа, сумевшие преодолеть чудовищное пространство Галактики и пределы времени, стать жертвой случая у маленькой планеты. Да они, оказывается, не только садиться, даже задерживаться возле Земли не стали: ведь это потребовало бы громадных затрат энергии на торможение и последующий разгон. Они рассчитали, что само Солнце затормозит их и повернет обратно, как любую комету, а попутно выслали, так сказать, шлюпочку, чтобы на нас взглянуть, вот и все.

- Да, капсула была невелика, а дел наделала столько, что земляне до сих пор о ней помнят, - отозвался доктор, вполне успокоившись, и сел к обеденному столу. - Кстати, не объясните ли мне, друг мой, зачем, собственно, нам с Фадой потребовалось так снижаться перед стартом? Я помню, пришлось включить защиту на полную мощность, чтобы предотвратить сгорание капсулы от трения об атмосферу?

- В космонавтике и вычислениях сильна была Фада, а не я, - ответил Олег Петрович, доставая из буфета бутылку с вином и фужеры, - но мне думается, к снижению вынудила необходимость погашения орбитальной скорости капсулы перед стартом на перехват корабля, а мне - то есть Лии! - это было только на руку для уточнения съемок Терры с близкого расстояния. С этой же целью, то есть для съемок, Лия, помнится, высветила земные ночи на протяжении восьми ее оборотов.

- Верно, я не придал этому значения, но так оно и было.

- Как вы думаете, ограничиться нам сухим вином или выпить в честь сегодняшнего события коньячку? Тут было бы уместно даже шампанское, но разве можно было предусмотреть такой исход!

- Ограничимся сухим, крепкие я вам не разрешаю.

- Согласен. Тем более, что надо же нам еще и поспать сегодня.

Олег Петрович налил вина и поднял свой фужер:

- За Лию и за Фаду!

- И за чистых душой людей, - добавил Кузьма Кузьмич.

22

Олег Петрович все время помнил, что является не единственным обладателем дара пришельцев, что есть где-то еще два маяка, наверняка тоже "задействованных", потому что трудно было полагать, что их владельцы не попытались проверить, что у них внутри! И если раньше сфера предположений Олега Петровича была неопределенно велика, то теперь, после совместного с доктором опыта, она ограничилась точной датой девятьсот восьмого года.

Олег Петрович вспомнил, как ему привелось там, по ту сторону фронта, не раз слышать по радио выступления бесноватого фюрера. Да, судя по речам, Адольф Шикльгрубер вполне мог сойти за бесноватого: чванливость, эмоциональность, пренебрежение логикой, беспардонная самоуверенность и грубость выражений выделяли фюрера из всех высокопоставленных немцев. Но было в речах Гитлера нечто, способное произвести впечатление не только на немцев. Была ли это лишь безудержная ярость или что-то другое? Не способствовала ли Гитлеру могучая посторонняя сила, кроме хорошо известной поддержки военных концернов?

На самом деле, разве не могли промышленные магнаты найти для своих целей более подходящего ставленника, чем какой-то фельдфебель, взращенный на пивных дрожжах, даже ничем себя не проявивший? Надо полагать, что и в мюнхенских пивных стать главарем было не так уж просто, были же там молодчики весьма решительные. А у Шикльгрубера - ни роста, ни физической силы, ни подкупающей внешности, ни образованности, ничего геройского. Скорей уж Кальтенбруннер или представительный и решительный Скорцени способны были бы пробиться в лидеры, а вылупился невзрачный Шикльгрубер. Почему?