Софья Непейвода - Наследники предтеч. Освоение

После нескольких кусков мяса крокодил замолчал. Но вот трогать себя не давал, начиная шипеть и огрызаться, хотя и не убегал. Ещё через некоторое время мне удалось накинуть на его челюсти петлю и затянуть. На сей раз рептилия не стала шуметь, зато пока я засовывала её в корзину, умудрилась расцарапать мне руку до крови (несмотря на защиту в виде густой шерсти). Убедившись, что всё в порядке, я вернулась в Орден.

Высказанное когда-то предположение про возможность выработки репеллента к рептилиям оправдалось. В результате Сева размечтался о целом зверинце, в котором можно было бы собрать всех опасных животных, чтобы создавать от них репеллент. Но увы, пока это было не в наших силах, так что мечты остались на уровне идей.

Через неделю успокоившийся после поимки детёныш крокодила перестал кусаться, привязался к нам и, что самое удивительное, даже к страистам. Кстати, те в свою очередь достаточно быстро признали рептилию за «своего» — нам всё-таки удалось научить их команде, после которой птицы не должны нападать на гостей и подопытных. На это ушло немало сил, зато теперь и люди и звери были в безопасности… а незваные гости по-прежнему очень рисковали. Крокодил проявил себя намного более умным животным чем уже привычные пернатые охранники. Зубастик очень хорошо дрессировался — гораздо лучше, чем прусы или даже страисты, почти на уровне орангутангов (но последние предпочитали держаться независимо, тогда как рептилия стремилась общаться). Ещё через пару месяцев мы отпустили Зубастика из загона, но крокодил не ушёл: уплывал на охоту, а потом возвращался (зачастую принося с собой рыбу или упавший в воду плод), а пару раз мы наблюдали, как он пытается скормить добычу живущим с нами детёнышам, не делая разницы между зверями, людьми и йети.

Цезарь, Юлин сын, перешагнул страшный рубеж, после которого дети начинали болеть и умирать. Благодаря гигиене и прививкам он болел не постоянно, но несколько раз подхватывал смертельные инфекции (причём однажды оказался первой ласточкой с новыми, ещё совсем неизвестными симптомами). Мы очень волновались за мальчика, одновременно боясь потерять и пытаясь смириться с этим. Но вопреки ожидаемому, он жил. Болел, порой очень тяжело, но выкарабкивался.

К сожалению, Цезарь оказался единственным таким, необычно живучим, ребёнком. Наверное, свою роль сыграло и то, что он всё время находился на виду у врачей, четырежды в сутки Росс проводил осмотр, ежедневно брал кровь, мочу, кал и слюну на анализ. Кроме того, с согласия Юли, в случае болезни, для которой ещё неизвестно лечение, на Цезаре проверяли лекарства, уже использующиеся для других болезней, в надежде, что хоть одно из них поможет. Кстати, несколько раз такой метод действительно сработал.

Увы, с другими человеческими детьми ситуация обстояла гораздо хуже. Они погибали, причём даже у союзников в Волгограде, где тоже была возможность проконтролировать. Не сразу, но до полутора лет не дожил больше никто. Единственное, что хоть немного утешало, так это то, что копилась информация по смертельным заболеваниям, в результате с некоторыми из них мы пусть худо-бедно, но начали справляться.

Наблюдая такую страшную статистику и сравнивая её с тем, что удалось узнать математику о жизни в других землях, мы пришли к неутешительному выводу. Даже для зеленокожих эта местность подходит плохо. Эти земли не для людей.

На случай, если всё-таки другого решения не появится и людям придётся покидать эти места, мы решили провести разведку.

Марк ушёл в дальнюю экспедицию на восток, чтобы обозначить границу, за которой людям не выжить (и, возможно, найти безопасную зону). Другой йети проверил западное побережье. Сплетя небольшие переносные клетки, они ловили зверьков, которые реагировали на неизвестный, но опасный фактор так же, как люди (то есть погибали), проходили до тех пор, пока не появлялись симптомы, и обозначали место с помощью телефона. Таким образом двое мужчин провели границу опасной зоны от океана и до предгорий. Но увы, несмотря на то, что линия смерти оказалась неровной, прохода они не нашли.

— Кстати, вовсе не факт, что чего-то подобного не может быть в горах и океане, — заметила я. — Вполне возможно, что свободных спасло именно то, что мы плыли по пещере, а не шли поверху.

Щука кивнула. Я подружилась со второй йети в племени, и иногда мы беседовали в кронах, обсуждая людей и их возможное будущее.

— Если так, то наши люди точно уплыли навстречу смерти, — заметила она. — Но сейчас это уже неважно. Поздно искать способ сбежать, теперь надо искать способ жить.

Мы улыбнулись друг другу, а потом посмотрели вниз.

— Я приложу для этого все силы, — сказала я, протягивая руку фертильной коллеге.

— Я — тоже, — кивнула она, накрывая мою ладонь своей. — Они слишком похожи на нас, на йети. Мы сможем жить вместе.

И мы одновременно спрыгнули с ветви, на которой сидели, чтобы, пролетев несколько метров, ухватиться свободными руками за другую. Работа не означает отсутствие отдыха.

Техникам удалось найти способ проверить, годится ли уже дерево на уголь или ещё должно вылёживаться. Причём очень простой: им помогло ночное зрение. Если надломить, надрезать или порубить ветвь, то если в ночном диапазоне кора светлее сердцевины, то дерево уже мертво и годится на пережигание, если они равны или наоборот — то полено сыграет роль огнетушителя. Сортировать дрова таким образом оказалось гораздо проще, чем проверять каждый кусок в костре. В результате все посвящённые, да и часть других людей, с энтузиазмом освоили казавшее ранее бесполезным умение. Единственной проблемой оставалось то, что людям приходилось сортировать древесину в темноте (иначе из-за остаточного дневного зрения легко допустить ошибку).

Заинтересовавшись, Щука и Рысь тоже потренировались в переключении зрения. Благодаря им я поняла, что не являюсь уникумом: всем йети гораздо сложнее освоить это умение. Зато и результат явно лучше — мы даже при дневном свете можем спокойно отсортировать пригодные для костра дрова.

Новый материал для строительства «подсказала» одна из мелких древесных обезьян. Желто-голубые пушистые малыши жили оседло и строили себе гнёзда-укрытия в кронах из веток дерева и паразитирующих на нём растений, но не убивая, а лишь нагибая, надламывая и сплетая. В результате получался «живой» домик, и такому сооружению не угрожала чёрная пыль. Да и держалось на ветвях необычное шарообразное цветущее гнездо очень крепко.

Естественно, для людей требовалось нечто большее, поэтому агроном с Севой потратили немало времени на эксперименты прежде, чем получилось соорудить хотя бы маленькое укрытие, по размерам больше напоминающее собачью конуру. Зато теперь, проверив и разрешив основные проблемы, они заложили чуть ли не дворец добрых десяти метров радиусом. Центром будущего «дома» должен был стать ствол одного из крупных деревьев, а основой стен и крыши — смешанные посадки лешего, папортофельных лиан и очень высоких раскидистых кустов. Естественно, «постройка» такого дома займёт немало времени, но если нам удастся добиться успеха и укрытие нового типа покажет себя с хорошей стороны, то это будет прорыв.