Андрей Балабуха - Нептунова арфа (с сокращениями)

- Э-э, Витальич, так дело не пойдет. С больной головы да на здоровую нехорошо это. Ты скажи, а я послушаю.

- Пилатист, - ухмыльнулся Зададаев. - Каков, а? - обратился он к Альперскому, приканчивавшему тем временем четвертую чашку кофе. - Кстати, много кофе вредно, учти. Но это так, между прочим. Всерьез тобой эскулапы заниматься будут, не я. А вот что с ним будем делать? - кивнул он на Аракелова.

- Что, что... Ему и поручим, вот что. Сейчас по программе на три недели подводных работ нет. И пользы нам с него, что с козла молока, - Альперский хитро ухмыльнулся. - Оставим его здесь, а по пути на Факарао подберем. Устроим тебе маленькие каникулы на Караури, Шурик. Рад небось?

Аракелов аж задохнулся от возмущения. Чего-чего, но такого предательства со стороны Генриха он не ожидал. Однако все его аргументы разбились о мгновенно сформировавшийся единый фронт Зададаева, Альперского и примкнувшего к ним Ягуарыча. В итоге остаток вечера и часть следующего дня "мозговой трест" экспедиции обсуждал, с какого конца браться Аракелову за это безнадежное дело. Впрочем, именно безнадежность предприятия в конце концов заставила Аракелова не только смириться со своей участью, но даже увлечься предстоящей миссией: и то сказать, уж коли влип он в свое время в эпопею Великого Морского Змея, почему бы не попытаться теперь раскусить тайну "Вахине Меа"...

Кончилось тем, что два дня спустя, когда "Руслан", с грохотом выбрав якоря, стал медленно двигаться к выходу из бухты, Аракелов смотрел ему вслед с Папаленимской набережной. Смотрел до тех пор, пока белоснежный силуэт судна не скрылся за скалистым изломанным контуром далеко врезающегося в море мыса Хопфул. Потом Аракелов повернулся и посмотрел на город. Выстроившиеся вдоль набережной высокие - по здешним меркам - дома закрывали перспективу; за ними, вдалеке, на ажурной мачте станции релейной спутниковой связи, вечерний бриз чуть полоскал бело-красно-черно-зеленое полотнище национального флага.

"Так, - сказал себе Аракелов, - ладно; пора приниматься за дело". Он еще не очень четко представлял себе, признаться, как именно станет осуществлять это благое намерение. Но сейчас это было не суть важно - утро вечера мудренее. Им овладело знакомое состояние, которое он называл пороговым: ты еще не знаешь, что и как делать, но решение будто бы само собой, независимо, зреет внутри, и ты уже как-то предчувствуешь, предощущаешь его, и остается лишь ждать, когда плод, налившись соком, сам упадет к твоим ногам.

- Заткнешь ты когда-нибудь свой магнитофон, Джайн? Слышишь ты? Я теб спрашиваю или, нет?

- Спрашивать никому не воспрещается.

- До чего же ты вежлив, просто с ума сойти можно от твоей обходительности, честное слово!

- Побереги свою иронию для более подходящего случая, детка.

- Если бы я знала, что это будет так, ни за что бы не согласилась отправиться с вами. Ах, плавание на собственной яхте! Ах, красоты Южных Морей... Ах, полная свобода!.. А на деле? Вонючий камбуз да твой распроклятый магнитофон, вот и вся свобода, все красоты... И еще сорок дней до Тонга...

- Ну, поплачь, поплачь, детка, тут так мало соленой воды...

3

В распоряжении Аракелова было недели три. Потом по дороге к атоллу Факарао, где располагалась международная океанологическая база, "Руслан" должен был зайти за ним на Караури. Если же произойдут какие-нибудь изменения - что ж, на худой конец до Факарао можно добраться и своим ходом, всего-то семьсот восемьдесят миль... Для катера, который был оставлен в распоряжение Аракелова, это не то чтобы пустяк, но задача вполне посильная. Впрочем, сейчас нужно было думать не о возвращении на "Руслан", а о том, как разгрызть подсунутый ему орешек. Крепкий, надо сказать, орешек. Кракатук. "Ну вот, - сказал себе Аракелов, - полдела сделано. Название есть. "Операция Кракатук" - звучит, а? Осталась друга половина - провести операцию".

Отпустив Веньку - матроса-моториста, оставленного ему в помощь, неплохого аквалангиста и вообще на все руки мастера - гулять по городу, Аракелов первые два дня проторчал в архивах. Он совсем утонул бы в пропыленных бумагах и в море микрофильмов и микрофишей, если б не помощь его доброго гения, доктора Теранги Фарвеля из Института морских проблем, которого послала, правда, не судьба, а повеление все того же господина Хироа. Вместе они опросили и десятка два свидетелей. В итоге Аракелову удалось зафиксировать семнадцать достоверных сообщений о судах с исчезнувшим или загадочно погибшим экипажем и еще четыре таких, которые представлялись сомнительными.

- Все, - сказал доктор Фарвель, - большего, коллега, не даст сам господь бог: или те случаи были давным-давно и позабыты, или они просто остались неизвестными, или, наконец, их вовсе не было. Мы с вами и так забрались на девяносто два года в прошлое - куда ж еще?

Но Аракелову нужно было именно больше. И то, чего не дал бы бог, дала Евразийская информационная сеть, к которой через компьютер "Руслана" был подсоединен интеллектуальный терминал, установленный на катере предусмотрительным Зададаевым. Перебрав все данные, сохраненные неиссякаемыми архивами Британского Регистра Ллойда, Бюро Веритас, Американского Бюро Судоходства, Морского Регистра СССР, Норвежского Бюро Веритас и других страховых и классификационных обществ, в конце концов удалось раскопать еще двадцать девять инцидентов, которые вписывались в тот же ряд. Причем для этого понадобилось погрузиться в прошлое не на девяносто два года, а на два с лишним века - Аракелов не уставал восхищаться педантичностью судовых журналов и аккуратностью, с которой хранили их адмиралтейства, морские министерства, частные компании...

Правда, Аракелов отнюдь не был уверен, что и теперь располагает абсолютно полной информацией. Некоторые суда, "потеряв команду, могли погибнуть, так и не попавшись никому на глаза, пополнив собой графу "пропавшие без вести". А без вести - хотя и редко, очень редко - пропадают даже сегодня и вовсе не маленькие шхуны и частные яхты. Чего стоит, например, одна история "Квебека", канадского рудовоза, вышедшего из Вальпараисо и на четырнадцатые сутки переставшего подавать о себе знать. Спасатели прочесали гигантскую акваторию - от мыса Горн до восточного побережья Австралии по долготе и от холодных субантарктических до ласковых субтропических вод по широте. Тщетно! Рудовоз исчез без следа, а ведь это было вполне современное судно сорокового года постройки, оснащенное всей новейшей техникой, системой спутниковой радионавигации, подключенное к службе КОСПАС-САРСАТ...

Однако среди случаев, интересовавших Аракелова, таких не было. И неудивительно - этот район находится в стороне от трасс интенсивного судоходства; здесь и сегодня можно встретить в основном шхуны, подобные "Вахине Меа", прогулочные яхты и катера или рыболовные сейнеры и траулеры. Самой крупной из этих загадочных жертв океана был траулер "Вайхофу", принадлежавший папаленимской компании "Рароа и сын". Двадцать три года назад он вышел в обычный рейс. И не вернулся. Лишь после долгих поисков его обнаружили - в противоположной части архипелага, причем до сих пор остается загадкой, как могло неуправляемое судно на всем пути не сесть на рифы, не выброситься на берег одного из бесчисленных островков и атоллов, наконец, остаться незамеченным с борта множества каботажников, так и шныряющих по архипелагу. Весь экипаж оказался погибшим (не были обнаружены лишь трупы старпома и кока) от инфаркта. Инфаркт у сорока семи человек одновременно - случай беспрецедентный. Поэтому была выдвинута версия о том, что траулер попал в зону выхода на поверхность каких-то отравляющих газов, например, из затопленных некогда контейнеров, газов, симулирующих такую вот естественную на первый взгляд смерть. Ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу было невозможно. Но последняя запись в судовом журнале неопровержимо свидетельствовала о том, что конец свой траулер нашел как раз в интересующем Аракелова районе.