Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

— Когда на твоих глазах вырастает из зернышка дерево и дает плоды?.. Знаменитый фокус индийских факиров, верно? Наблюдение ведется круглосуточно?

— По возможности. Мозг работает непрерывно и постоянно, как сердце и легкие. Нейроны не отдыхают даже во сне. Напротив, именно во сне отдельные зоны возбуждаются гораздо сильнее, чем в часы бодрствования.

— Словно мы уходим в другой мир, где живем интенсивнее и полнее?

— Это ваши слова?

— Навряд ли… Так, застряло в памяти.

— Я так и подумала, — не преминула съязвить она, но тотчас переменила тон и вполне мирно, даже доброжелательно, заговорила о первоочередной важности постоянных и, главное, длительных наблюдений. — Чтобы хоть как-то приблизиться к пониманию «черного ящика», чем в сущности был, есть и остается мозг, даже мозг простейшего животного, одинаково важно наблюдать за всеми фазами его работы. Когда пациент двигается, спокойно лежит, читает книгу, спит, ест, решает трудную задачу, смеется, страдает… Интересен больной и здоровый мозг, в состоянии медитации и гипнотического рапорта.

Она молча встала и, так же последовательно, как зажгла, стала гасить экраны термовизоров. Конфликт с ван Хорн был неизбежен, и Джонсон решил, что настала пора вскрыть нарыв. Он дал ей возможность самой начать разговор, но она и словом не обмолвилась о старике Патанджали.

— Вы показали всех своих пациентов, Марта?

— Всех.

— Вы не слишком сердитесь на меня?.. За старика Патанджали? — Джонсон понял, что она тоже ждала и хотела схватки.

— Я не веду наблюдение над мистером Патанджали.

— То есть как?.. Разве он не у вас?

— Он по-прежнему занимает свою палату и ни в чем не нуждается, но я исключила его из числа пациентов.

— Значит там, — Джонсон указал на дисплей, — мы не увидим его мозга?

— Вы обманули меня, Питер.

— Такого за мной не водится, — он подавил раздражение. — Я вынужден вновь просить вас уделить внимание мистеру Патанджали.

— Нет! Вы скрыли от меня, кем на самом деле является этот цветной, а следовательно сознательно ввели в заблуждение. Поймите, Питер, это не дамский каприз. Нам пришлось начинать с азов, и я не была готова к столь сложному случаю. Развитие науки идет постепенно и поступательно, от простого к сложному… Пока, почеркиваю, пока я не могу пойти вам навстречу.

По-своему она была права, но Джонсона меньше всего волновали проблемы чистой науки. Ко всему прочему, доктор гонорис кауза десяти университетов оказалась еще и расисткой. «Очень кстати в сложившейся обстановке», — с тихим отчаянием подумал Джонсон.

Он не знал, кому пришла в голову гениальная идея построить институт на вулкане. Когда рванет — через год, через месяц? Или пронесет, ежели белые поладят с черными, а черные договорятся между собой, — не скажет никто. Гремучее слово пустобреха или мина бандита перечеркнут любой сценарий. Одно несомненно: если кто и способен взорвать собственный дом, а значит и весь проект, то это Марта ван Хорн. Африканерская спесь, помноженная на вздорный характер, и непомерные амбиции сработают почище чешского пластиката. Избавиться от нее будет ой как нелегко, но придется на это пойти, невзирая на любые затраты. И без промедлений.

Ожидая ответа или хоть какой-то реакции на свой выпад, она продолжала стоять над пультом, прямая и наэлектризованная, как метла ведьмы.

— Не обольщайтесь, Марта. Вы будете делать все, что я скажу, или вам вообще ничего не придется делать, — со свинцовым спокойствием проронил Джонсон. — «Разрази меня гром», — выругался уже про себя.

И гром грянул. Вернее, ослепительная молния беззвучно вырвалась из недр погашенного дисплея и сканирующим лучом пошла выписывать вертикальные и горизонтальные строки. Не понимая, что произошло, Джонсон воззрился на развернутую цветную карту, возможно, одну из тех, что Марта успела продемонстрировать. Для него все они были на одно лицо.

Она опомнилась первой.

— Не может быть! — прохрипела, как-то сразу осев, словно проколотая шина. — Этого просто не может быть! — ее руки судорожно метались по кнопкам и рычагам. — Все выключено, отключено!

— Что случилось? — ее смятение скорее удивило, чем взволновало Джонсона.

— Все приборы отключены! А здесь? — она метнулась к распределителю, распахнула жестяную створку и рванула рубильник. — Здесь тоже.

Скрытые экранами лампы, наполнявшие аппаратную приглушенным рассеянным светом, погасли, но дисплей по-прежнему переливался своими условными красками, особенно сочными в темноте.

— В чем дело, Марта?! — повысил голос Джонсон. — Что, собственно, происходит?

— Это его мозг, понимаете?.. — казалось, что она вот-вот задохнется. — Восьмая палата давно отключена, тут все вырублено, а он светится — его мозг…

— Кого — его?!

— Патанджали.

— Старика Патанджали?! — Джонсон нервно рассмеялся. — Не может быть… Впрочем, вы же его записывали? Проверьте компьютеры.

— Бесполезно, — пытаясь овладеть собой, она сжала виски. — Питание вырублено. Хоть это вы понимаете?

— Боже! — прошептал Джонсон, увидев рамку, прорисовавшуюся в правом верхнем углу.

Йог Патанджали в черно-белом изображении предстал сидящим на шкуре какой-то пятнистой кошки: пятки поверх колен, ладони дощечками, одна над другой, веки полуопущены.

Он витал среди иных миров, оставив в здешнем цветное изображение своего мозга, где не трепыхалась ни единая жилочка, и черно-белый портрет.

Джонсону показалось, что неподвижное тело аскета обрело дымчатую прозрачность, и там, как в тумане, просвечивает какой-то луч. Поднимаясь от крестца по позвоночнику, он постепенно расширился и, пройдя сквозь крышку черепа, как зонтик, раскрылся над теменем раздутым капюшоном.

Джонсон готов был поклясться, что это кобра.

Авентира одиннадцатая

Веллингтон, Новая Зеландия

Второй день воронка антарктического циклона крутилась над Северным островом Новой Зеландии. Временами шел дождь пополам со снегом, а то вдруг прорывался заряд града, обсыпая нафталиновыми шариками перистые опахала древовидных папоротников в городских скверах. Мокрые тротуары были усеяны съежившимися лепестками магнолии. Над автострадами курился холодный пар, насыщенный гарью бензина и угольного брикета. При одной мысли о том, что придется выйти на улицу и оседлать велосипед, делалось зябко. Чайки, и те искали укрытия в бетонных нишах.

Эрик Ли задержался в аудитории наедине с доской и куском мела. Хотелось хорошенько обмозговать прелюбопытную идею, нежданно промелькнувшую в самый разгар лекции. Продолжая читать намеченный на сегодня раздел, Эрик успел схватить ее на лету, удержать в памяти и даже найти математический подход. Объясняя студентам принцип симметрии, он тщательно вычерчивал группы матриц, и это ничуть не мешало ему производить мысленные преобразования. Оставшись в одиночестве, он поспешно стер таблицы квантовых чисел, с их триплетами и гиперзарядами, и сосредоточился на SU3 — симметрии, вернее на следствиях, вытекающих из ее нарушения.