Мартин Кэйдин - В плену орбиты

- Четырнадцать...

может случиться. Бог мой, если эти ракеты вдруг сработают - пламя, как кинжал, пробьет и глубоко вонзится...

- Тринадцать...

в верхний тонкостенный купол "Атласа". Оно может ворваться...

- Двенадцать...

в бак с жидким кислородом, и весь этот проклятый "Атлас", объятый огнем, взорвется. И тогда...

- Одиннадцать...

все полетит к чертям... "Прекратить!"- крикнул беззвучный голос в его мозгу...

- Десять...

и прогнал чувство страха. Он знал, что рано или поздно ему станет страшно, и он был рад...

- Девять...

что это уже случилось и...

- Восемь...

теперь с этим покончено.

- Семь...

- Шесть...

Его охватило ликование - вырвался буйный возглас радости и...

- Пять...

удивления, удивления всем, что происходит сейчас; он вдруг внезапно осознал, что...

- Четыре...

сбывается его мечта, мечта, которую он лелеял столько лет; на мгновение он подумал о гиганте под собой, он подумал...

- Три...

о тех чудовищных силах, которые могут взбунтоваться, в ярости разорвать его и его мечту на мелкие клочья. разметать все по ветру, как обрывочные...

- Два...

воспоминания о параде, когда сверкающие мундиры солдат и торжественная музыка оркестра уже исчезли и только звучит смех детей. Но даже...

- Один...

если случится так, он знал, что это не имеет значения, главное мечта, надежда на свершение мечты... И тут он потянулся снова, жадно, голодно, туда-в невообразимую высь...

- Нуль!

Он услышал и почувствовал, как ожили и зарычали верньерные двигатели по бокам "Атласа".

Он еще не успел это осознать, как глухой рев пробежал по ракете и проник в капсулу; следом за этим на него обрушилась громовая канонада. Лицо его расплылось в восторженной улыбке.

- Главная ступень!

Теперь работали все двигатели. Он почувствовал, как огромная гора под ним дрогнула, начала вибрировать

не резко и не робко, нет - это было властное, уверенное движение и гром, гром!..

- ПОШЛА!

Капсула качнулась, едва-едва заметно сдвинулась. Его сердце заколотилось; он...

- ВЗЛЕТ!

- Внимание, взлет, часы включены. "Меркурий-7" в пути. Как мы выглядим, эй, ребята?

Этот голос - это был его голос! Бесстрастный, спокойный, непринужденный, уверенный, абсолютно сдержанный, его голос. Он резким толчком включил часы, почти автоматически; тело повиновалось ему с точностью механизма...

- Седьмой, ты выглядишь отсюда красавцем, ну просто красавцем! Все в полном порядке.

Грохот перерос в целый океан грома; возникла могучая удивительная тяга вверх, необычайно плавная...

- Все идет нормально, тебе везет. Ты не забыл снять машину с ручного тормоза. Седьмой?

Пруэтт засмеялся, его голос отвечал, когда было нужно, его глаза неотрывно следили за приборами, разум приказывал голосу читать вслух их показания-давление, мощность батарей и десятки других важных параметров; и за всем этим он, казалось, наблюдал со стороны, потому что его переполняло изумление и... он просто не мог больше спокойно думать обо всем этом; он предался чуду, полностью слился с ним.

Едва взлетев, "Атлас" почти сразу же начал крениться. Горизонт повернулся - это ракета ложилась на курс взлета-семьдесят два градус? Она устремилась на северо-восток от мыса Кеннеди. Разворот длился четырнадцать секунд, и все это время Пруэтт ощущал угловое движение, а "Атлас", поворачиваясь, продолжал рваться вверх, отталкиваясь, освобождаясь от цепких объятий земного притяжения, презрев его в своем громовом величии, ежесекундно пожирая в своих камерах сгорания

целую тонну жидкого топлива...

"Держись, держись, бэби, крепись!"

Это он крикнул беззвучно, мысленно. "Атлас" начал слишком быстро крениться. Может быть, нарушилась центровка двигателей или возникло непредвиденное тяговое усилие от выхлопной струи газогенератора? Или еще что-нибудь?..

Двигатели работали великолепно, но чувствительный электронный мозг внутри ракеты, управлявший системой аварийного покидания, улавливал этот непредвиденный крен. Если величина крена превысит аварийный порог, специальный датчик немедленно "испугается", включит особый ракетный двигатель для выброса капсулы, и полет Пруэтта на этом закончится.

Но верньерные, корректировочные, двигатели повернулись на своих карданных подвесах и создали тягу против направления крена; на мгновение "Атлас" задрожал, затем послушно замер точно в нужном положении и стал

все сильнее и сильнее набирать скорость. Пруэтт неожиданно для себя заорал:

- Молодец! Деточка моя! Держись теперь, миленький!

На главном пункте управления, в бункере, в "Зеленой комнате", везде, где люди слышали эти восторженные возгласы, они разделяли радость космонавта, а некоторые из них шепотом повторяли их вместе с ним, не замечая, как слова лихорадочно и стремительно рвутся с губ.

Крен прекратился, ерньерные двигатели закрепили ракету на курсе, а электронный мозг приказал маршевым двигателям повернуться на незначительный угол; "Атлас" послушно выполнил команду. Бушующее пламя позади ракеты теперь рвалось назад, под некоторым углом к оси ракеты. "Атлас" больше не стремился точно вверх, а начал отклоняться от вертикали, описывая длинную пологую кривую, которая должна была пройти через "игольное ушко" - выйти в расчетную точку орбиты где-то там, далеко в вышине.

Невидимая рука перегрузок все сильнее и сильнее, но с удивительной мягкостью вдавливала его в кресло.

Внезапно "Атлас" содрогнулся, и грохот двигателей резко усилился. Скоростной напор достиг максимума, аэродинамическое давление подскочило до предела.

Стокилограммовая тяжесть навалилась на каждый квадратный сантиметр капсулы. Пруэтта удивила легкость, с которой он переносил перегрузки. Он доложил, что, несмотря на вибрацию, может следить за приборами и с полной ясностью считывать показания. Вибрация прекратилась через тридцать секунд.

"Атлас" поднимался все быстрее, все выше и выше, вырываясь из огромного мира, оставшегося внизу, словно летя на чей-то зов, призыв...

Небо как-то сразу потемнело. Ясные светло-голубые тона пропали, на смену им пришли более густые оттенки синего. Через иллюминатор в кабину капсулы врывался свет, яркий и сильный. Пруэтт был поражен силой света, отраженного от Земли.

Взлет к орбите не был движением под непрерывной, плавной тягой. Ускорение не спадало, но иногда ракета, казалось, начинала раскачиваться, медленно рыскать из стороны в сторону; это движение становилось все более заметным, по мере того как горючее впрыскивалось в камеры и вес ракеты уменьшался, а ее тонкий корпус становился все более упругим.

Перегрузки возрастали... Вот они уже стали в шесть