Рене Баржавель - В глубь времен

— Перед тем, как умереть, ты хочешь меня?

Элеа подняла левую руку и одним жестом сбросила одеяние со своих бедер.

Охранник встал, поставил на куб хрупкий, угрожающий предмет и сорвал с себя маску и тунику. У него оказались прекрасные накачанные мышцы, его обнаженный торс был действительно красив.

— Ты принадлежишь Пайкану? — спросил он.

— Я ему обещала: любым способом.

— Я открою тебе дверь и выведу наружу.

Он снял юбку. Они стояли обнаженные один против другого. Она медленно отступила. Почувствовав под ногами мягкий ковер, она присела и легла на него. Он приблизился, мощный и тяжелый. Впереди него шло его великолепное желание. Он лег на нее, и она развела ноги.

Она почувствовала, как он начал в нее входить, и прижала свои ноги к его пояснице, полностью притянув его к себе. Он вошел в нее, как рычаг. По ее телу прошла дрожь ужаса.

— Я принадлежу Пайкану! — прошептала она и впилась двумя пальцами в его сонную артерию.

Его дыхание прервалось, он скрючился. Но она оказалась сильнее, чем десять мужчин. И держала его своими ногами, согнутыми в коленях, прижимая его к себе и одновременно надавливая пальцами на артерию. Ее пальцы, затвердевшие как сталь из-за желания убить, не пропускали в его мозг ни единой капли крови.

Жуткая битва. Соединенные друг с другом и один в другом, они катались по полу. Руки мужчины вцепились в ладони Элеа и пытались отодрать смерть от шеи. А низ его живота все еще хотел жить, пожить еще немного, пожить, чтобы достичь предела наслаждения. Его руки и торс боролись, чтобы выжить, его поясница и бедра боролись, чтобы опередить смерть и насладиться, насладиться перед смертью.

Вдруг он начал биться в ужасных конвульсиях. Смерть, цепляющаяся за него и опустошающая его мозг, дала ему последнюю возможность. Он вошел в нее до самого конца, испытывая последнюю в своей жизни бесконечную радость. Борьба прекратилась.

Элеа подождала, пока он обмяк и превратился в убитое животное. Тогда она сняла свои пальцы с его шеи. Ее ногти были в крови. Она раздвинула ноги и выскользнула из-под мертвеца. Она задыхалась от отвращения, ей хотелось отмыть все свои внутренности. Она подняла тунику охранника, закрыла свое лицо, грудь и живот и прикрепила маску на нос. Потом взяла хрупкую стеклянную конструкцию и осторожно толкнула дверь. Дверь открылась.

За дверью располагалась лаборатория, где Элеа готовили к замораживанию. Руководитель лаборатории и два ассистента склонились над столом. Вооруженный охранник стоял перед дверью. Он увидел Элеа первым. Он только успел сказать: "Эй!" — и поднял руку, чтобы надеть маску.

Элеа бросила стеклянный предмет ему под ноги. Он бесшумно разбился. И в тот же момент комната заполнилась зеленым туманом. Охранник и трое мужчин в черных халатах мягко сползли на пол. Она направилась к двери и забрала у охранника оружие.

Я — не романтически настроенный юноша, но я — и не животное, которым управляют желудок и половое влечение. Я разумно разумен, в меру чувствителен и способен сдерживать свои эмоции и инстинкты.

Я смог пережить самые драматические картины твоей интимной жизни, я смог пережить то, что это животное легло на тебя и вошло в чудесные глубины твоего тела. Но меня потрясло то, что я прочел на твоем лице. Ты могла не убивать этого человека. Он сказал тебе, что выведет тебя наружу. Может быть, он лгал, но ты его убила не затем, чтобы обеспечить себе побег, а потому что он вошел в тебя, и ты не могла этого вынести. Ты убила его из-за любви к Пайкану.

Любовь. Это слово, которое Переводчик произносит, не находя эквивалента в нашем языке. С тех пор, как я увидел твою жизнь рядом с Пайканом, я понял, насколько недостаточно этого слова. Мы говорим "я люблю", мы говорим так о женщине и о фрукте, который едим, и о галстуке, который выбираем, а женщина говорит это о своей помаде. Она говорит о своем любовнике: "Он принадлежит мне". Ты говоришь наоборот: "Я принадлежу Пайкану", а Пайкан говорит: "Я принадлежу Элеа". Ты принадлежишь ему, ты являешься частью его самого. Удастся ли мне когда-нибудь отделить тебя от него?

Я пытаюсь заинтересовать тебя нашим миром, я дал тебе послушать Моцарта и Баха, я показал тебе фотографии Парижа, Нью-Йорка, Бразилии, я рассказывал тебе историю любви, ту, которую мы знаем и которая является нашим прошлым, таким коротким по сравнению с твоим сном. Напрасно. Ты слушаешь, ты смотришь, но ничто тебя не интересует. Ты за стеной. Ты не прикасаешься к нашему времени. Твое прошлое последовало за тобой и в сознании, и в подсознании твоей памяти. Ты думаешь только о том, чтобы снова в него погрузиться, снова его обрести и снова его пережить. Настоящее для тебя — это ОН.

Быстрая университетская ракета села на посадочную полосу Башни. Из нее вышли охранники и начали обыскивать квартиру и Купол. На террасе, около пальмового дерева Кобан разговаривал с Пайканом: он только что объяснил, зачем ему нужна Элеа, и объявил ему о ее побеге.

— Она разрушила все, что мешало ей пройти — людей, двери и стены! Я мог последовать за ней, но она спустилась в город и смешалась с толпой.

Охранники прервали Кобана, чтобы сообщить ему, что Элеа не было ни в квартире, ни в Куполе. Он приказал им обыскать террасу.

— Я уверен, что ее здесь нет, — сказал он Пайкану. — Она не может не догадываться, что я сразу приду прямо сюда. Но я знаю, что у нее только одно желание: быть с вами. Она придет или даст вам знать, где она находится, для того чтобы вы к ней присоединились. В этот момент мы ее поймаем. Это неизбежно. Но мы потеряем очень много времени. Если она вас вызовет, дайте ей понять, скажите ей, чтобы она вернулась в Университет…

— Нет, — отрезал Пайкан.

Кобан серьезно и печально посмотрел на него:

— Вы не гений, Пайкан, но вы умный человек. И вы принадлежите Элеа?

— Я принадлежу Элеа! — подтвердил Пайкан.

— Как же вы не понимаете! Если она войдет в Убежище, она будет жить, если она не войдет туда, она умрет. Она умна и решительна. Компьютер ее правильно выбрал, она только что доказала это. Если все-таки, несмотря на нашу бдительность, ей удастся присоединиться к вам, вы обязаны уговорить ее вернуться ко мне. Со мной она будет жить, с вами она умрет. Убежище — это жизнь. Вне Убежища — это смерть через несколько дней, может быть, несколько часов. Что вы предпочитаете? Чтобы она жила без вас или чтобы она умерла с вами?

Разрываемый противоречиями Пайкан, крикнул:

— Почему вы не можете выбрать другую женщину?

— Это невозможно. Она получила единственную существующую дозу всемирной сыворотки. Без этой сыворотки человеческий организм не сможет перенести абсолютный холод.