Коллектив авторов - Фантастика 1981

Но можно ли так демонстративно, не видя в упор? Как Треплев тобой же играемую Машу…

Ничего, ничего. Я ждал восемнадцать лет — с тех пор, как сделал. Чувства перегорели, как перегной, и выпустили новые ростки, я уже только отец, не влюбленный, но шрам остался.

Сам того не зная, ждал я сегодняшнего дня.

— Извините, одну минутку, я сейчас покажу вам кое-что, — сказал Андрей Ильич и встал. Кивнув, она все с тем же мягким, растроганным выражением обернулась к саду. Замерли приземистые шатры яблонь на каркасе гладко-серых ветвей; кудрявые легкомысленные клены мерцали и шептались, дремотная паутина полудня опутывала все. К веранде приплелся двухмастный Кудряш, смотрел на гостью просительно и вызывающе.

— Ты же не будешь есть огурцы, собака, а мяса уже нет, рассудительно сказала ему Элина. — И клубнику ты тоже есть не будешь, так что проси у хозяина.

Услышав ласковый голос, Кудряш прижал уши, затанцевал, изгибая голову, н бешено завилял хвостом.

— Нечего, нечего попрошайничать, — твердо сказала актриса.

Ей вдруг вспомнился только что ушедший Ведерников, его глубоко сидящие черные глаза, несколько маниакальный склад лобастого лица. Бедняга, наверное, она тогда крепко обидела его, тридцать лет назад. А что же оставалось делать? Продолжать эту глупую историю, нелепые встречи между театром и линейным лифтом с мужчиной, которому ты ничего не хочешь, да и не можешь дать? «Какие все эгоисты! Ведь он наверняка и не задумывался, что у меня, может быть, есть моя, скрытая от посторонних жизнь, в которой нет места никому, кроме… кроме главных действующих лиц. Я правильно сделала, что была жестокой, что не оставила никаких надежд. Он излечился и благополучно живет на свете. Вон какое поместье, и взрослые дети катаются на лодке. У него свой пьедестал, мировое имя — гениальный биоконструктор Ведерников, счастливый соперник эволюции.

…Я правильно сделала, и все-таки стихи он писал хорошие, и очень жаль, что сейчас не тот год, и не встречает меня у служебной двери высокий сутуловатый мужчина с тревожными огнями в ямах глазниц, каждым движением старающийся понравиться».

Задумавшись, она вздрогнула, когда на стол между тарелками шлепнулся пакет из жесткой черной бумаги. Старинушкаматушка, плоские двумерные фото; сейчас это редкое хобби, как, например, вышивание по канве.

Андрей Ильич вытащил первый снимок и показал его Элине, как фокусник загаданную шестерку пик: вкрадчиво положив, резко отдернув пальцы.

Она поняла все сразу. Точно резиновая рука на мгновение сжала горло — пришлось бороться, возвращать дыхание. Вмешалась сорокалетняя актерская дисциплина: человек, нанесший удар, ничего не заметил, хотя и рыскал глазами по ее лицу.

«Ты ничего не понимаешь, все это забавный технический трюк. Совершенно ничего не понимаешь. Ты заинтригована, удивлена, не более».

Решив нипочем не сдаваться, она весело воскликнула, округляя брови и зачем-то рассматривая снимок на свет;

— Ого! Как вы это сделали?

На фото была все та же веранда, ситцевая занавеска кухоньки, и у самоварного крана, наливая чашку, она, она самая, Элина, только не такая, как сейчас, а тридцатилетней давности, озорная, упругая, в каком-то пышно-широком затейливом кимоно с огромными цветами по белому.

…Всеугаки фигура стала куда более массивной. Сейчас она бы уже не перегнулась таким натянутым луком, не обхватила бы руками колено, поджатое к подбородку. А здесь загорает в лодке посреди озера. Небрежно брошены весла. Летит тополевый пух над темной водой.

…Вместе укладывают рыхлый чернозем в деревянную раму будущего парника- довольный Андрей Ильич с отеческим одобрением на лице, и молодая старательная Элина в шортах и линялой рубахе с засученными рукавами.

Еще фото. Над стеклянным двухскатным парником, счастливо жмурясь, сама молодость в лице перепачканной Элины обнимает за шею седого, нынешнего, Ведерникова.

— Неужели вы научились фотографировать мозговые образы? Наверное, через сублиматор?

— Это не мозговые образы, — ответил несколько обескураженный биоконструктор. «В самом деле не сообразила или притворяется? А, все равно, недолго тебе капризничать». — Хотите, познакомлю?

«Отступать некуда. Как я не подумала с самого начала, что у него все козыри? Еще секунда, и буду выглядеть глупо и фальшиво».

— Робот, — сказала Элина тоном детектива, разоблачившего страшный заговор, и чайную ложку наставила на Ведерникова вроде оружия.

— Больше, намного больше, я бы сказал — робот-двойник, идеальная белковая копия.

Ей захотелось упасть на этот видавший лучшие времена, исцарапанный стол и крикнуть что есть голоса: «Какое право? Какое вы имели право?!» Пустая истерика. Право художника пользоваться любым материалом: глиной, красками, словом, гаммой нот или искусственными аминокислотами.

— Так хотите увидеть в натуре? Сейчас позову.

— На озере? В лодке?

— Да.

Она медленно покачала головой — не надо.

Андрей Ильич засмеялся, сел напротив — скрипнула спинка ивового плетеного стула, — скрестил руки на груди. Вот они, странно подрезанные снизу, чуть раскосые ореховые глаза, в которых впервые за тридцать лет я сумел вызвать волнение: они влажнеют, слезы накапливаются над нижним веком. С тебя достаточно, с меня тоже, давай звони в аварийную гравиходов.

Триумф не удался. Грустно. Я не создан для сведения счетов.

Вот сидит, еле сдерживая слезы, моя давняя полувыдуманная любовь, и я уже чувствую себя преступником. Конец игре.

— Вы… счастливы с ней?

— Нет, Элина Максимовна. Я делал ее в каком-то угаре, не понимая, что затея обречена. Чтобы полюбить ее, надо было поместить ее на ваше место, и окружить вашей славой, и чтобы я ждал у служебной двери, и чтоб мне было двадцать восемь.

— И может быть, чтобы она относилась к вам так же, как я? Мстит… Как это сказано у поэта? Вечно женственное… Чтобы она простила, мне надо бы привести к порогу ни в чем не повинную Эли и деструктировать, обратить в лужу студня. Но потерпите, Элина Максимовна, эта история кончится лучше, чем вы предполагаете, и, может быть, мы станем величайшими друзьями. Ибо крепка дружба, основанная на ностальгии по прошлому.

— Существует категория мужчин с собачьим характером, но я, к сожалению или к счастью, не из их числа и не целую бьющую руку. Мне нужны были вы, но с ответным чувством, С лаской, преданностью, полным пониманием. Двойник все это смог.

— Кажется… кажется, мне все ясно, — звонко расхохоталась она, и Андрей Ильич порадовался, что Элина оттаивает.

— Слишком много сладкого, а?