Василий Головачев - Закон перемен

«Каким образом?»

«Вы находитесь внутри двенадцатиметрового континуума, который можно охарактеризовать как перегиб пространств. Иначе говоря, это одновременно и канал мгновенной масс-транспортировки».

«Я был прав, – хладнокровно заметил Ян Тот. – Это «полуразвернутая сверхструна».

Двойник Грехова с интересом глянул на ученого.

«Кажется, я имею честь встретиться еще с одним из файверов?»

Ян Тот хмыкнул.

«Вы имеете в виду, что я – представитель Пятой волны разума? В таком случае вы тоже один из нас?»

«О нет, я лишь машина для обслуживания инфинитного канала, инк, как принято говорить у вас, но я уже имел дело с файверами и могу выделить их из толпы. Прошу ваших друзей не обижаться».

Ян Тот шагнул к лже-Грехову и перешел на другую пси-частоту, и Ставр перестал слышать его пси-голос. Габриэль кивнул, отвечая, видимо, на вопрос, подошел к Диего и Ставру.

«Пусть поговорят, пока есть время, у них есть общие темы».

«Я не все понял насчет Пятой волны, – сказал Диего Вирт. – Что Ян хотел этим сказать?»

«Что хотел, то и сказал. Он – файвер, то есть разумное существо Пятого поколения сапиенс-волны в нашем домене. Его родина – Земля, предки – люди, но все равно он файвер. Другие «пятерочники» родились в других местах, они есть даже среди известных вам кайманоидов и соотечественников эмиссара Джезенкуира. Помните, серый призрак сказал, что в результате действий Конструкторов должна была появиться раса их прямых потомков – Инженеров, Четвертая волна? Этого не произошло, но родилось множество цивилизаций типа земной, которые и стали Четвертой волной разума экспансивно-агрессивного эволюционного вектора. Вот из нее и вылупится когда-нибудь более мощная, изначально толерантная Пятая волна».

«Уже вылупилась», – тихо сказал Ставр.

Грехов посмотрел на него с одобрением.

«В общем-то Ян и другие – лишь первые ростки новой сапиенс-жизни, но и ты, эрм, недалек от прорыва в эту жизнь. Хотя путь твой будет извилист и горек».

«Но этот твой двойник говорил, что уже встречался с файверами, – заметил Диего. – Кого он имел в виду?»

«Меня».

Ставр ожидал именно такого ответа, и все же ему стало не по себе. Хотя, с другой стороны, он прекрасно понимал, что ему дается единственный реальный шанс стать файвером и пригласил его Грехов в команду, возможно, с этим расчетом. Готов ли он пойти так далеко? Ставр подумал и признался в душе самому себе – нет, не готов. На Земле его ждала Видана… и родители. И друзья… и множество неотложных дел. Может быть, потом, когда закончится эта странная Война-Игра и все определится?

«Все определится раньше, – сказал Грехов с тонкой, иронично-грустной улыбкой, свободно прочитав мысль Панкратова. – Файвер – это не профессия, это состояние, определенное координатами твоей судьбы на линии Преджизнь – Жизнь – Наджизнь – Сверхжизнь. Наши координаты пока полны неопределенности Жизни. Кстати, состояние файвера вовсе не означает, что ты отринешь все человеческое и, как ангел, воспаришь в горние выси. Ян Тот, например, родился файвером, но он человек со всеми вытекающими отсюда последствиями. И эмоциями. И тоже может любить и ненавидеть».

«Что-то в этом я сомневаясь, – проворчал Диего, склонный к прямоте. – А ты?» – обратился он вдруг к чужанину.

«Мы понимать люди редкость», – ответил еще более прямо застигнутый врасплох Морион.

Габриэль засмеялся и отошел к беседующей паре.

Инк «стабилизатора» и Тот Мудрый прекратили наконец беседу и расстались, довольные друг другом.

«Я полностью к вашим услугам, – сказал двойник Грехова, уже перенявший часть личных черт Яна. – Что желать изволите?»

«Кенгуру к границе мы желаем, – ответил Грехов. – Нам необходима встреча с Сеятелями, и мы их найдем».

«Я доставлю вас до следующего перегиба у границ домена, дальше спросите дорогу у других. Прощайте».

Инк исчез, а вместе с ним исчезла и обстановка «спейсерного» зала. Команда землян и чужанин повисли в жемчужном тумане, в невесомости. Затем словно птица махнула над ними гигантским крылом, туман расползся в стороны, открывая Бездну под ногами, и Дно Мира ринулось навстречу сквозь эту Бездну…

ДУККХА

С трудом переставляя ноги, Видана пробиралась по узкому каменному ущелью, стены которого, то пышущие жаром, то леденящие, испускающие волны жуткого холода, норовили зажать девушку, расплавить, или заморозить, или просто раздавить. Но она, упорно раздвигая эти стены руками и телом, шла вперед, превозмогая слабость и боль, останавливаясь только тогда, когда кожа начинала зудеть и чесаться, отваливаться кусками, обнажая твердый, в зеленых пятнистых разводах, хитиновый панцирь…

Видана вскочила и некоторое время сидела на кровати, глядя куда-то далеко, сквозь стены, не узнавая обстановки. Потом, поддерживаемая заботливой рукой бабки, легла, расслабилась, виновато улыбнулась.

«Сон плохой пригрезился? – проговорила Забава Боянова. – Что-нибудь со Ставром случилось?»

«Нет, я к нему шла… он далеко, я это чувствую… и очень чешется кожа!»

«Как же ей не чесаться, коли ты сделала себе Д-прививку. Терпи теперь. Надо же, что мужики с нами делают! И ведь каждый раз мы все равно покоряемся им. Нет, плохо природа устроена, менять законы надо».

Видана закрыла глаза. Вновь вернулась головная боль, не устраняемая волевым усилием, а кожа на теле зудела так, что хотелось царапать ее, рвать ногтями, содрать с себя как чехол, и пусть уж действительно будет вместо нее хитиновый панцирь, лишь бы она не раздражала, не чесалась.

Забава вздохнула, подошла ближе и замерла, опустив на голову и грудь внучки ладони. Через минуту Видана почувствовала облегчение, благодарно сжала руку Бояновой, но биоперенос действовал недолго, с час, потом все равно перестраивающийся организм девушки начинал угнетать нервную систему, и ничего поделать с этим было нельзя, пока не закончится процесс.

По щеке Виданы поползла слеза. Забава хотела пожурить ее, напомнить, ради чего она пошла на рисковую операцию с Д-прививкой, но вдруг поняла, что девушка плачет не от физической боли, а оттого, что вспомнила отца. У Бояновой тоже подступил комок к горлу, потому что Веселин был ее сыном и погиб в атаке ФАГ-террористов по нелепой случайности, но перебирать варианты его спасения было уже поздно. И все же просится слеза… – прошептала про себя «железная» бабка Виданы.

В комнату заглянул только что вернувшийся Железовский, сразу наполнив собой весь дом, и обе женщины почувствовали его молчаливую любовь и нежность, никогда не выражавшиеся в словах, но излучаемые и ощущаемые даже на расстоянии.