Филип Дик - Человек в высоком замке

– Вы их правильно вспомнили, – хрипло произнес немец и дрожащими пальцами достал новую сигарету.

Появился Рамсей с пачкой документов.

– Пока консул здесь, один незначительный вопрос, относящийся к его компетенции. – Он протянул бумаги Тагоми, который пытался справиться с приступом удушья. Тагоми машинально взял бумаги. Форма 20–50. Запрос из Рейха через официального представителя ТША консула фрейгерра Гуго Рейса с просьбой о выдаче уголовного преступника, задержанного полицией Сан-Франциско. Фрэнк Финк, еврей по национальности, гражданин Германии. В соответствии с законом Рейха передать попечению таможенной службы и так далее. Тагоми перечел документ.

– Ручку, сэр? – Протягивая авторучку, Рамсей с омерзением глядел на консула.

– Нет! – Тагоми вернул Рамсею форму 20–50. Затем схватил снова и написал внизу: «Отказать. Торговый атташе Японии в Сан-Франциско. Основание – военный протокол 1947 года. Тагоми». Он сунул одну копию Рейсу, другую, вместе с оригиналом, – секретарю. – Всего хорошего, герр Рейс. – Тагоми поклонился.

Немецкий консул поклонился в ответ. Он едва взглянул на бумагу.

– В будущем, пожалуйста, старайтесь обходиться без личных визитов. Пользуйтесь такими быстродействующими средствами связи, как почта, телефон, телеграф, – продолжал Тагоми.

– Вы хотите взвалить на меня ответственность за дело, которое не имеет никакого отношения к моему ведомству. – Консул нервно затянулся сигаретой.

– Дерьмо собачье – вот что я вам на это скажу.

– Цивилизованные люди так не выражаются, – огрызнулся Рейс. – Ваши слова продиктованы раздражением и желанием отомстить. Тогда как сейчас от вас требуются выдержка и осмотрительность. – Он швырнул окурок на пол, повернулся и пошел прочь.

– Забери свой вонючий окурок! – слабо выкрикнул ему вслед Тагоми. Но консул уже скрылся за дверью. – Ребячество. Вы были свидетелем моего возмутительного ребячества, – печально сказал Тагоми Рамсею и нетвердым шагом направился в кабинет. У него окончательно перехватило дыхание. Боль потекла вниз по левой руке, одновременно невидимый кулак двинул по ребрам.

– О-о-ох! – Тагоми схватился за бок, перед глазами полыхнул сноп искр. – Помогите, мистер Рамсей! – прошептал он. Но не услышал ответа. – Пожалуйста… – Он споткнулся, вытянул руку, хватая пустоту. Падая, Тагоми сжал в кармане серебряный треугольник.

«Ты не спас меня, – подумал он. – Не помог. Все напрасно». В ноздри ударил запах ковра. «Кажется, я заработал небольшой сердечный приступ, – с испугом подумал Тагоми. – Необходимо восстановить равновесие». Он почувствовал, как его подняли и понесли.

– Все в порядке, сэр, – сказал кто-то.

– Сообщите жене, пожалуйста, – прошептал Тагоми. Его уложили на кушетку. Он услышал далекую сирену «скорой помощи», шарканье ног. С него сняли галстук, расстегнули воротник сорочки, укрыли одеялом.

– Мне лучше, спасибо, – сказал Тагоми. Он лежал на кушетке, пытаясь не шевелиться. «Карьере конец, – сокрушенно решил он. – Немецкий консул наверняка поднимет шум, нажалуется на мое хамство. И не без причин. Как бы там ни было, я сделал все, что в моих силах. Остальное – дело Токио и заинтересованных кругов в Германии. Я вышел из игры. Вначале были пластмассы, – подумал он. – Всего-навсего пластмассы. Солидный бизнесмен. Оракул, правда, намекнул, но…»

– Снимите с него рубашку, – приказал кто-то. Очень властный тон. Несомненно, врач. Тагоми улыбнулся. Тон – это все.

«Мне действительно пора в отставку, – решил он, – сегодняшний приступ – серьезное предупреждение. Мое тело предупреждает меня, и я должен уступить.

Что сказал Оракул, когда два мертвеца лежали на полу, а я судорожно искал поддержки?

Шестьдесят один, «Внутренняя правда». «Даже вепрям и рыбам – счастье! Благоприятен брод через великую реку. Благоприятна стойкость». Вепри и рыбы – самые глупые существа, их труднее всего убедить. Таков и я. Книга подразумевает меня. Я ничего не решаю окончательно. Такова моя нелепая натура… А может, сейчас мне открывается внутренняя правда? Подождем. Поглядим…»

В тот вечер, сразу после обеда, дежурный полицейский офицер отворил дверь камеры Фрэнка и велел ему собираться.

…Вскоре Фрэнк стоял на тротуаре Керни-стрит посреди обтекающей его толпы. Было холодно. Перед зданиями лежали длинные тени. Мимо проносились сигналящие машины и автобусы; кричали рикши. Фрэнк постоял, затем вместе с толпой пешеходов машинально пересек улицу.

Он размышлял над случившимся и ничего не понимал. «Внезапно арестовывают и так же внезапно отпускают…» Ему ничего не объяснили, просто отдали узелок с одеждой, бумажник, часы, очки, и старый пьянчуга-охранник вывел его за ворота.

«Почему меня выпустили? – думал он. – Чудо? Или счастливая случайность? По логике, мне следовало бы сейчас лететь в Германию на казнь».

Он брел мимо ярких витрин магазинов, распахнутых дверей баров, перешагивал через обрывки бумаги и прочий мусор, гонимый ветром.

«Словно заново родился, – размышлял Фрэнк. – Почему? Как? Черт побери, так оно и есть – подарили вторую жизнь! И что я должен теперь делать? Молиться? Кому? Хотел бы я знать… и понимать».

Но он чувствовал, что никогда не поймет.

«Просто радуйся, – сказал он себе. – Думай, двигайся – живи. Назад, к Эду, – мелькнуло в голове. – Вернуться в подвал, в мастерскую. Делать украшения. Трудиться не покладая рук. И не надо ничего понимать».

Он стремительно шагал по улицам ночного города. Назад в привычный, понятный мир.

Войдя в подвал, он застал своего компаньона за ужином: два сандвича, термос с чаем, бананы и несколько домашних пирожков. Маккарти жевал и глотал с ритмичностью автомата. Возле него стоял включенный электрокамин. Фрэнк сел рядом и протянул к обогревателю озябшие руки.

– Значит, вернулся. Молодец. – Оторвавшись от еды, Маккарти хлопнул Фрэнка по спине. Больше он ничего не сказал. Тишина нарушалась лишь гудением электрокамина да чавканьем Маккарти.

Сбросив пальто на спинку кресла, Фрэнк набрал пригоршню недоделанных серебряных звеньев и высыпал рядом со шлифовальным станком. Надел на ось круг, обтянутый сукном, включил мотор, надвинул на глаза щиток и принялся шлифовать звенья. Одно за другим.

Глава 15

В эту минуту капитан Рудольф Вегенер, путешествующий под именем Конрада Гольца, оптового торговца лекарствами, глядел в иллюминатор ракетоплана. Впереди показалась Европа. «Как быстро, – подумал он. – Минут через восемь приземлимся в Темпельхофе. Интересно, достиг ли я цели? Теперь все зависит от генерала Тедеки. От того, как он поведет себя на Родных островах. Во всяком случае, мы сделали все, что могли. Но повода для оптимизма пока нет. Вдруг японцы не сумеют повлиять на германскую внешнюю политику? Правительство Геббельса скорее всего удержится у власти. Окрепнув, оно вспомнит об „Одуванчике“, и тогда половина планеты превратится в безжизненную пустыню. Рано или поздно нацисты уничтожат всех нас. Они могут: у них есть водородная бомба. И они добьются своего, ибо их мышление устремлено к Gätterdämmerung.[71]

Что оставит после себя Третье Мировое Безумие? Наступит ли конец вообще всякой жизни? Мертвая планета – чудовищный итог нашей эволюции?..»

Он не мог, не хотел в это верить.

«Невозможно, чтобы наш мир был единственным, должны существовать другие миры, в другой галактике или ином измерении, невидимые для нас, неведомые, непостижимые. Даже если на Земле жизнь прекратится, где-то останется другая жизнь, другой разум, мудрее нашего. Я не могу доказать, но верю, хотя это и нелогично».

– Meine Damen und Herren. Achtung, bitte![72] – прокаркал громкоговоритель.

«Скоро приземлимся, – подумал капитан Вегенер. – Меня наверняка поджидают. Вопрос только в том, чья группировка готовит встречу – Геббельса или Гейдриха? Допустим, Гейдрих жив. Хотя, пока я летел, его вполне могли устранить. В смутное время в тоталитарном обществе такое случается быстро…»

Несколькими минутами позже он двигался к выходу в толпе пассажиров. Но на этот раз среди них не было молодого нацистского художника. «Некому изводить меня идиотскими суждениями», – устало подумал Вегенер. У трапа, чуть в стороне, стояла группа людей в черной форме. «За мной?»

Вегенер медленно спустился по трапу. Далеко впереди кричали и махали руками встречающие. Один из чернорубашечников, плосколицый белобрысый парень с опознавательными знаками Ваффен-СС, шагнул к Вегенеру, щелкнул каблуками и отдал честь.

– Ich bitte mich zu entschuldigen. Sind Sie nicht Kapitan Rudolf Wegener, von der Abwehr?[73]

– Извините, – ответил Вегенер. – Вы ошиблись. Я – Конрад Гольц, представитель «А.Г. Хемикален». – Он двинулся дальше.

Навстречу ему шагнули еще двое эсэсовцев. Все трое обступили Вегенера, так что, двигаясь в выбранном направлении, он оказался под охраной. У двоих эсэсовцев под плащами были автоматы.