Айзек Азимов - Академия и Земля

– Можешь определить, что у них на уме?

– У меня нет никакого опыта контактов с подобным сознанием, Тревайз, но ничего похожего на враждебность я не чувствую.

Тревайз убрал правую руку с гашетки бластера, а левую поднял ладонью к роботам и сказал, медленно выговаривая слова:

– Я приветствую вас. Мы пришли на эту планету как друзья.

Робот, стоявший посередине, отвесил короткий и неуклюжий поклон – пожалуй, большой оптимист мог бы почесть это движение за знак мира – и что-то проговорил.

У Тревайза от удивления отвисла челюсть. В мире трансгалактических коммуникаций кто бы мог подумать о таком нелепом затруднении? Увы, робот говорил не на стандартном галактическом – его речь даже смутно не напоминала общепринятый язык. Тревайз не понял ни единого слова.

Пелорат удивился не меньше Тревайза, но одновременно чему-то обрадовался.

– Ну не странно ли?! – воскликнул он. Тревайз повернулся к нему и довольно резко возразил:

– Не странно. Ужасно.

– Вовсе нет. Это галактический язык, но очень древний. Несколько слов я разобрал. Я, вероятно, мог бы легче понять, если бы то, что он сказал, было написано. Ведь я никогда не слышал, как говорят на этом языке.

– Ну и что же он сказал?

– Я думаю, он сказал, что не понял твоих слов.

– Я не поняла, что он сказал, – вмешалась Блисс, – но в его сознании чувствую удивление и ничего больше. Надеюсь, вы верите, что я способна анализировать эмоции роботов – если такое понятие, как эмоции роботов, вообще существует.

Очень медленно и с явным трудом Пелорат произнес несколько слов, и три робота дружно кивнули.

– Что ты им сказал? – спросил Тревайз.

– Я сказал, что не умею хорошо изъясняться на их языке, но попытаюсь. Я попросил их немного подождать. Блисс, милая, Голан, дружочек, это безумно интересно.

– А по-моему, все это безумно разочаровывает, – пробормотал Тревайз.

– Понимаете, – продолжал Пелорат, – каждая обитаемая планета в Галактике стремилась создать свой собственный вариант галактического, и потому существуют миллионы диалектов, которые порой с трудом понимаемы, но при разработке стандартного галактического все они были собраны воедино. Если предположить, что эта планета пребывала в изоляции двадцать тысяч лет, здешний язык изменился и теперь значительно отличался бы от остальных языков Галактики. Этого не произошло, вероятно, из-за того, что здесь обитают только роботы, которые могут понимать только такой разговорный язык, какой был заложен в них при программировании. Если их не перепрограммировать, язык остается неизменным, и то, что мы слышим сейчас, – не что иное, как архидревний галактический.

– Замечательный пример того, как в роботизированном обществе может начаться застой, а после него – деградация, – сказал Тревайз.

– Но, дружочек, – возразил Пелорат, – относительная неизменность языка вовсе не является признаком деградации. В этом есть свои преимущества. Ведь при этом документы, хранимые веками, тысячелетиями, не утрачивают смысла и придают историческим записям жизненность и авторитет. Повсюду в Галактике, например, язык Имперских эдиктов времен Гэри Селдона уже сейчас начинает звучать неуклюже.

– А ты на самом деле знаешь этот древнегалактический язык?

– Не то чтобы я его знал, Голан. Просто, штудируя древние мифы и легенды, я уловил, в чем тут хитрость. Словарный запас не слишком отличается от нашего, но склонения выглядят иначе, встречаются идиоматические выражения, каких мы давно уже не употребляем, и, как я уже сказал, у нас в корне изменилось произношение. Я могу попробовать поработать переводчиком, но вряд ли у меня так уж хорошо получится.

Тревайз глубоко и с облегчением вздохнул.

– Все равно это лучше, чем ничего. Давай, Джен, беседуй.

Пелорат повернулся было к роботам, но замешкался и растерянно обернулся к Тревайзу:

– А что я должен им сказать?

– Не будем рассусоливать. Спроси их прямо, где находится Земля.

Пелорат произнес фразу, тщательно выговаривая слова и усиленно жестикулируя.

Роботы переглянулись и издали несколько звуков. Средний, тот, что уже говорил с Пелоратом, развел руками, словно растягивал резиновую ленту, и ответил, так же тщательно произнося слова.

Пелорат выслушал ответ и обратился к Тревайзу:

– Я не уверен, смог ли я точно выразить, что понимаю под словом «Земля». Полагаю, они подумали, что я имею в виду какую-то область на их планете и сказали, что не знают такой области.

– А они не сказали, как называется их планета, Джен?

– Если я правильно понял, их планета называется Солярия.

– Тебе попадалось такое название в легендах?

– Нет. Впрочем, «Аврора» мне тоже не попадалась.

– Ладно. Теперь спроси их, есть ли какое-нибудь место, называемое «Земля», в небе – среди звезд. Покажи вверх.

Произошел обмен фразами, наконец Пелорат обернулся и сказал:

– Они говорят, что в небе вообще ничего нет. Это все, чего я смог от них добиться, Голан.

– Спроси роботов, – вмешалась Блисс, – сколько им лет. Или нет, лучше так: сколько лет они функционируют.

Пелорат покачал головой:

– Я не знаю, как сказать «функционируют». Слишком современное слово. На самом деле я даже не уверен, смогу ли произнести: «сколько вам лет». Никудышный из меня переводчик.

– Постарайся, как сумеешь, Пел, дорогой. После серии вопросов и ответов Пелорат объявил:

– Они функционируют двадцать шесть лет.

– Двадцать шесть лет, – недовольно проворчал Тревайз. – Да они твои ровесники, Блисс.

– Знаешь что… – вдруг вспыхнула Блисс.

– Прости, ошибочка вышла. Ты – Гея, которой тысячи лет. В любом случае, эти роботы ничего не могут сказать о Земле на основании личного опыта. Их банки данных явно не включают ничего кроме того, что нужно для работы. Например, они полные профаны в астрономии.

– Здесь где-нибудь могут быть другие роботы, – возможно, более старые, самые первые, – высказал предположение Пелорат.

– Сомневаюсь, – хмыкнул Тревайз, – но спроси их об этом, если сумеешь, Джен.

На сей раз разговор с роботами продолжался гораздо дольше. Наконец Пелорат прервал его. Он покраснел и явно расстроился.

– Голан, – сказал он, – я не все понял, но похоже, что старейшие роботы здесь используются на черных работах и ничего не знают. Если бы этот робот был человеком, я сказал бы, что он отзывается о них презрительно. Эти трое – домашние роботы. Так они сказали. Им не положено стареть – просто их меняют время от времени. Они единственные, кто знает что к чему – это не я говорю, это они так сказали.

– Да уж. Много же они знают, – пробурчал Тревайз. – По крайней мере совсем не то, что нам нужно.

Пелорат вздохнул.

– Как жаль, что мы так поспешно покинули Аврору. Если бы мы нашли там уцелевшего робота – а мы наверняка нашли бы его, поскольку в том, которого я нашел, еще теплилась жизнь, – мы узнали бы от него о Земле. Тамошние роботы могли помнить о ней.

– При условии, что их память не повреждена, Джен. Мы всегда можем вернуться туда, и если понадобится, то, честное слово, – гори огнем тамошние псы – мы так и сделаем. Но раз эти роботы сделаны всего пару десятков лет назад, здесь должны быть те, кто сделал их, и создатели эти, по идее, должны быть людьми. – Он повернулся к Блисс: – Ты уверена, что почувствовала только…

Блисс подняла руку, не дав Тревайзу договорить. Лицо ее стало чужим, отстраненным.

– Кто-то идет, – тихо сказала она.

Тревайз обернулся к холму. На вершине появилась и стала спускаться к ним фигура, несомненно принадлежащая человеку. Человек был бледен, его длинные светлые волосы странно топорщились за ушами, Лицо незнакомца было угрюмо, а когда он подошел поближе, стало ясно, что он довольно молод. Худые руки и ноги человека были обнажены.

Роботы расступились перед ним, а он, не останавливаясь, прошел вперед.

И сказал чистым, приятным голосом, немного вычурно, но на вполне понятном стандартном галактическом:

– Приветствую вас, гости из космоса. Что вам угодно от моих роботов?

Реакция Тревайза не сделала ему чести.

– Вы… говорите на галактическом? – спросил он совершенно по-дурацки.

– А почему бы и нет? Ведь я не немой, – с ухмылкой ответил солярианин.

– А они? – Тревайз показал пальцем на роботов.

– Они роботы. Они говорят на нашем языке, как и я. Но я – солярианин. Я слушаю гиперпередачи иных миров и изучил вашу речь так же, как и мои предшественники. Мои предшественники оставили описание этого языка, но я постоянно слышу новые слова и выражения, которые изменяются год от года. Такое впечатление, что вы не можете навести порядок в своем языке так же, как с планетами. Почему же ты так удивлен, что мне понятен ваш язык?

– Да-да, я не должен был удивляться, – сказал Тревайз. – Прошу прощения. Просто после разговора с роботами я уже не ожидал услышать галактический на этой планете.