Антон Первушин - Свора Герострата

Что мы имеем по поводу пребывания искомых лиц в конкретное время и в конкретном месте?

В домике, на первом этаже, несмотря на то, что еще достаточно рано, светятся три окна. Я долго изучал окна в бинокль, но ничего полезного для себя в этом плане выяснить не сумел: окна были плотно зашторены, и лишь иногда мелькал за ними чей-то грузный силуэт.

Здесь положимся на слова Хватова; будем действовать из допущения, что ОНИ там и тоже пьют чай или кофе, или что-нибудь сорокаградусное в ожидании телефонного звонка. Стратеги.

Осталось двадцать минут.

Пора приниматься за работу. Я покинул свой наблюдательный пункт, спустился на землю, тщательно отряхнулся, сметая ладонью зацепившийся за материю костюма древесный мусор. Бинокль упаковал в сумку. Пистолет ремнями закрепил под левую мышку, подвесив его в хитроумном узле, которому меня научили в армии поднаторевшие в такого рода придумках старослужащие. Очень удобно выхватывать оружие из узла, если, например, лежишь, уткнувшись носом в землю под обстрелом и требуется обойтись минимумом движений, чтобы добраться до своего спасителя с вороненым стволом. Помню, у нас был целый комплект таких придумок и нигде не запатентованных нововведений. Комплект этот имел даже свое название: «школа пьяного таракана» — остроумно, на мой взгляд.

Сумку с ненужным больше инвентарем я припрятал здесь же, в лесочке; запомнил место, чтобы потом как-нибудь вернуться. И осторожно под прикрытием кустов и деревьев двинулся в обход забора, заходя даче в тыл.

Как всегда в экстремальной ситуации я испытывал то, что психологи называют «раздвоением личности»: один «я» пробирался уверенно и ловко через валежник, одновременно удерживая в поле своего внимания положение солнца, забор — справа, препятствия пересеченной местности, собственную скорость, ритм — ниндзя, одним словом; второй «я» следил за первым со стороны: холодно, без скидок оценивая правильность каждого шага, каждого движения руки или ноги — сэнсей, другим словом. И пока все, кажется, было нормально, в лучших традициях войск особого назначения МВД.

Добравшись до места, определенного мною с наблюдательного пункта в качестве оптимального для реализации стремительного броска, я взглянул на часы.

Итак, у нас есть еще семь минут. «Внутренние войска, вперед!» Я разбежался и, подпрыгнув, оттолкнувшись от верха забора руками, очутился на территории противника.

Лицом к лицу с оторопевшим солдатиком: рядовым, совсем еще мальчишкой с коротко стриженным затылком — пилотка заткнута за ремень — но с автоматом и штык-ножом в чехле на поясе.

— А? — только и успел спросить солдатик.

— Извини, друг, — ответил я, нанося ему короткий удар в солнечное сплетение.

Солдатик охнул и согнулся. Я немедленно рубанул его ребром ладони по шее за ухом, выключая совсем. Потом подхватил безвольно осевшее тело и осторожно положил под живописный, очень ухоженный кустик. Вот тебе, Игл, и «уехали в родную часть».

Та-ак. Что делать с автоматом? Игрушка полезная, выглядит более внушительно, чем самый внушительный стечкин. Пострелять мне из него вряд ли придется, но как фактор психологического воздействия — очень и очень. Но тяжелый.

Ладно, времени на размышления нет, возьму его. Я снял с солдатика автомат и, придерживаясь пока стены забора, стал пробираться к даче. Не наткнуться бы только еще на одного: такого же тяжеловооруженного, но более сноровистого, потому как на сверхсрочной службе и опыт побольше. Впрочем, пока никого не видно.

Я обогнул теплицы, оценив мельком зеленое огуречное буйство под запотевшим изнутри полиэтиленом. Теперь открытый участок — бегом мимо пристройки. Ага, здесь дверь — толчок кулаком, ручку на себя — без результата. «Заперто, догадался Штирлиц,» — совсем не вовремя вспомнилось окончание бородатого анекдота. Ломиться не будем. Это не входит в наши планы.

Присев на полусогнутых, я посмотрел за угол. Все как и прежде: снулый овчар, не менее снулый прапорщик, закуривающий очередную папироску, мирно беседующие за самоваром наседки. Самый ответственный участок — здесь. Риск, конечно, страшенный, но кто, господа, не рискует, тот… язвенник или трезвенник.

Все так же на полусогнутых я заскользил по стене пристройки к веранде, и тут меня заметили.

Уж не знаю, что побудило дочку генерала-полковника посмотреть в мою сторону, и не берусь представить, насколько замысловатый путь в ее головке пришлось преодолеть образу затянутого в трикотажный костюм, крадущегося с автоматом в руках незнакомца, прежде чем образ этот успел обрасти соответствующими ассоциациями и в конце концов распался на буквы в одно только слово: «ОПАСНОСТЬ!». Но результат однозначный. Она взвизгнула, вскочила, опрокинув плетеное кресло и указывая на меня пальцем. Впрочем, жена генерала-полковника не успела даже повернуть в мою сторону свое сильно напудренное лицо, а я уже находился у веранды и готов был, перепрыгнув три низкие деревянные ступеньки, одним махом проскочить к застекленной до половины двери. Меня остановил овчар.

Он напал молча, как делают только хорошо обученные и особо злые собаки. Он двигался неуклюже: сказался сидячий образ жизни и обильная кормежка — но очень самоуверенно и напористо. Он ударил меня вытянутыми лапами в спину, и если бы мои ноги в этот момент находились в несколько иной позиции разбега, то не миновать мне сломанного на ступеньках носа.

Но я удержался, хотя корпус и повело вперед, но удержался, скомпенсировал инерцию, согнувшись в поясе.

Дочка генерала-полковника продолжала оглушительно верещать, а я под этот фон едва успевал уворачиваться от злобно клацающих челюстей. Будь овчар действительной службы: матерый, поджарый, вечно голодный — мне бы не сдобровать. Все-таки не один год уже прошел, как я последний раз принимал участие в подобной забаве. А с этим управляться было трудно, но вполне по силам. Уворачиваясь, я поддел его ногой, и хоть кроссовка — не сапог, удар все равно получился достаточно сильным, и овчар, скуля, откатился в сторону. А новый его прыжок (верный, честный пес) я встретил прикладом.

Я не хотел его убивать: уважаю преданных собак — постарался смягчить движение, но и этого скользящего удара хватило, чтобы отбросить пса на метр в сторону. Он снова заскулил, попытался встать, однако лапы его подкашивались, из уха текла кровь — он был больше не боец. Впрочем, из-за него я потерял-таки драгоценные секунды, и проснулся наконец прапорщик в будке у ворот; он уже вовсю пылил ко мне, вытаскивая на ходу штык-нож.

Начиная с взвизга дочки генерала-полковника, все шло вразрез с моими планами. Времени разбираться с этим дармоедом у меня уже не оставалось, но и подставлять ему спину в самый ответственный момент особой охоты не было. Нужно вырубить прапорщика и вырубить быстро.