Александр Казанцев - Иножитель (Клокочущая пустота, Гиганты - 3)

- Может быть, совсем не дыша? - не без иронии спросил Сирано.

- Затаиться, затаиться, сынок! Мы спрячем тебя на чердаке, никто не узнает, что ты вернулся. Именно здесь тебя искать не станут.

- Пожалуй, - согласился Сирано.

- Ты должен дать слово матери, что ничего не будешь делать.

- Нет, почему же! Я буду писать.

- О мой бог! Опять памфлеты!

- Нет, трагедию, которую обещал помочь поставить на сцене герцог д'Ашперон. Кстати, что слышно о нем?

- Ничего не слышала о притеснении герцога. Очень уважаемый человек в Париже.

- Немного приду в себя, наведаюсь к нему.

- Нет, нет! Ты не должен показываться на улице, чтобы никто не узнал тебя!

- Я думаю, мало найдется таких, которые смогли бы меня узнать, горько усмехнулся Савиньон.

- Берегущегося оберегает сам господь бог! Будь горестно к слову сказано, но вспомним скончавшегося нашего деревенского кюре. Он так говорил.

- Я был на его похоронах.

- Какое золотое было сердце!

- Великий Вершитель Добра!

- Именно так: вершитель добра. Как ты хорошо про него сказал.

Беседу матери с сыном прервал поспешный приход монахов из монастыря св. Иеронима, где умер старший брат Савиньона Жозеф.

Это были два сытых монаха с лоснящимися лицами, с узкими губами и выпуклыми глазами, казначей монастыря и его помощник. Они были так похожи друг на друга, что выглядели близнецами, хотя и не состояли в родстве, отличаясь к тому же и возрастом.

- Спаси вас господь! - елейно начал старший. - Мы рады разделить ваше семейное счастье по случаю возвращения блудного сына.

Сирано нахмурился:

- Как вы об этом пронюхали, отец мой?

Младший монах поморщился и произнес укоризненным басом:

- Не следует говорить так о слугах господних, достойный Сирано де Бержерак. Мы с отцом Максимилианом, в отличие от меня, старшим, давно ждем вашего возвращения, о чем нам поведал наш послушник.

- Надеюсь, отцы мои Максимилианы, вы не причисляете безмерное удивление к числу смертных грехов?

- Все безмерное грешно, сын мой, - тоненьким голосом отозвался отец Максимилиан-старший. - Боюсь лишь, что у вас других грехов без меры.

- Тогда, чтобы умерить этот мой "грех удивления", признайтесь, отцы мои Максимилианы, что за причина заставила вас так жадно ждать моего возвращения из дальних стран?

- Говорить об ожидании, к тому же жадном, неуместно, - назидательно поднял палец казначей монастыря, - ибо монастырь наш заинтересован, господин Сирано де Бержерак, чтобы все наследники вашего почившего отца, да примет господь его душу, были в сборе при разделе наследства.

- Наследство? А какое отношение вы к нему имеете?

- Прямое, - гулким басом вставил теперь младший монах, - ибо монастырь наш, причисленный к ордену Иисуса нашего Христа, представляет усопшего в его стенах и постригшегося там Жозефа Сирано де Бержерака, внезапно скончавшегося.

- Мы пришли с миром от имени нашего ордена, господин Савиньон. Мы не хотим доводить дело до рассмотрения в парламенте, - елейно продолжал старший иезуит. - Это будет слишком обременительно для вас. Знаете, какие эти судейские! Им все время надо платить!

- Какое дело? До какого разбирательства в парламенте?

- Мы уповаем, - еще более тоненьким голосом заговорил казначей, - что вы в благости господней, печалясь о потере старшего брата, отдадите монастырю св. Иеронима всю долю братского наследства. Мы уже говорили с вашей почтенной матушкой, но она убедила нас подождать вашего возвращения, и вы видите, мы, как служители господни, пошли ей навстречу, зная о ее безутешном горе.

- Вы, иезуиты, претендуете на наследство человека, умершего раньше отца? - еле сдерживаясь, произнес Савиньон. - Не имея притом его волеизъявления.

- Для вас, господин де Бержерак, если вы достаточно благочестивы и, надеемся, отреклись от былого вольнодумства, брат ваш всегда должен жить в нашей памяти, и вам надлежит, - поучал старший монах, - делиться с ним всем своим достоянием, как с живым, ибо он жив в думах монастыря, коему завещано представлять его и после кончины.

- Слушайте, вы, разбойники в рясах! Не думайте, что, запугав мою покорную мать зловещей тенью своего ордена, вы сможете в моем присутствии грабить ее семью!

- Ваш жалкий вид, почтенный господин де Бержерак, - ехидно заметил Максимилиан-старший, - не говорит в пользу того, что господь бог благоволит к вам и простил ваши прегрешения. И потому пристало ли вам, вольнодумцу и противнику церкви, после ниспосланного вам возмездия так говорить с ее служителями?

- Вон отсюда! - заревел Савиньон. - Я дал клятву не вынимать шпаги из ножен, но я отделаю вас обоих шпагой в ножнах, уподобив ее палке! Вон отсюда! Или вы забыли, как я угостил монастырских крыс у костра близ Нельских ворот?

Монахи в страхе вскочили, подбирая сутаны. Вид разгневанного скелета был ужасен. Казалось, выходец с того света грозит им или, что еще хуже, пособник сатаны!

- Знайте, жадные стервятники, прижившиеся под монастырской крышей, что никогда вам не видеть ни раскаявшегося вольнодумца, ни единого отцовского пистоля. А вот отцовский пистолет вы можете узреть, благо клятва моя распространяется только на шпагу, а не на пистолеты!

"Жадные монастырские крысы", бормоча проклятья и грозя сокрушающим гневом ордена Иисуса против закоренелого атеиста, вновь проявляющего себя в своей адской сущности, поспешили убраться из дома де Бержераков, твердо намереваясь, однако, "по-иезуитски" с жестокой справедливостью рассчитаться с безбожником, припомнив ему все его "злодеяния".

Мать восхищенно смотрела на Савиньона:

- Я думала, что не узнаю тебя, увидев, во что ты превратился. А ты, оказывается, прежний!

- Поверь, матушка, ничто не в состоянии сломить твоего с виду немощного сына! Ничто! Я читал тебе когда-то сонет о том, что терзало меня когда-то в ожидании желанного яда. Сейчас, чтобы понять меня, им отравившегося, выслушай несколько строчек, которые я сочинил по дороге сюда:

Пусть в жизни потерял я все,

Подавлен горький стон мой!

Пусть дух мой срамом потрясен,

Но все же я не сломлен!

- Не сломлен! Не сломлен! - воскликнула мать.

В дверях стоял восхищенный юноша, младший брат Савиньона. Он прибежал при известии о возвращении брата и видел бегство монахов.

Глава вторая

ПОДМОСТКИ

Гениальное - всегда чуждо

современникам. Великий физик XX века

Макс Планк говорил: "Новые идеи никогда

не принимаются. Они или опровергаются,

или вымирают их противники".

Савиньон Сирано де Бержерак, оправившийся заботами матери от пагубных последствий лечения и уж не столь похожий на живого мертвеца, даже снова с густой шевелюрой, правда принадлежащей теперь парику, какие стали входить в моду после полысения Людовика XIII, появился в так знакомом ему трактире Латинского квартала.