Михаил Емцев - Уравнение с Бледного Нептуна (сборник)

Брови, ее недоуменно поднялись, губы приоткрылись. И вдруг, круто повернувшись, Сергей Артамонович выбежал из комнаты. Повинуясь какому-то импульсу, все бросились вслед за ним. Последней вышла Ружена и медленно пошла за ними.

Остановившись напротив комнаты с цифрой "сто восемь", Ермолов резким ударом ноги распахнул дверь.

Из усилителя Арефьева лилось желтое сияние. Напротив аппарата на стуле полулежала Миракова. Широко открытые голубые глаза подернулись смертельной пеленой.

Ермолов резким движением схватил девушку за руку, но, ощутив ледяной холод трупа, выронил ее. Рука глухо стукнулась о дерево стула.

— Она мертва, — облизывая внезапно пересохшие губы, сказал он.

И тогда все обернулись назад и, предчувствуя что-то еще более ужасное, стали всматриваться в даль длинного институтского коридора. Их искаженные лица будто одеревенели. Они ждали.

Сначала никого не было. Коридор как коридор. С левой стороны — окна во всю стену, с правой — двери в лабораторные помещения. Ослепительно белый потолок, пластик пола в розовых крапинках. За окном — верхушки деревьев, вентиляционная вышка и подъемный кран для мелких работ на институтском складе.

Но вот на повороте появилась женская фигурка и медленно двинулась к ним. Это была она.

Когда девушка подошла и они увидели, что перед ними Ружена Миракова, у кого-то вырвался судорожный всхлип. Только Ермолов, бросив быстрый взгляд на тело, лежавшее на стуле, громко спросил:

— Что это значит, Ружена?

Девушка улыбнулась своей несмелой улыбкой и зашевелила губами. И здесь все поняли, что они не слышат ее слов. Звуков не было. Мысли Ружены проникали прямо к ним в мозг.

— Я умерла, Иван Иванович. Я умерла три дня назад.

С криком отчаяния и страха ринулись они к девушке. Их руки встретились в воздухе. Несколько секунд они сжимали и ощупывали ладони и пальцы друг друга. Наконец Сергей Артамонович не выдержал. Вскрикнув "о боже ж мой!", старик пробкой вылетел из комнаты. Ермолов и другие последовали за ним. Они бежали, как мальчишки, спасаясь от кошмара, ставшего явью. Но вот бег сменился торопливым шагом. Возле кабинета Ермолова они остановились. До сих пор никто не сказал ни слова, Вокруг них постепенно образовалась толпа сотрудников. Молодежь с интересом наблюдала странное поведение своих руководителей. Ермолов достал большой клетчатый платок и вытер со лба капли пота. Кое-кто стал поправлять сбившиеся галстуки и расстегнутые воротнички.

— Немедленно… совещание… всех научных сотрудников, выдохнул Ермолов и скрылся в своем кабинете.

Толпа не расходилась. Передавался странный, нелепый слух. Люди возбужденно переговаривались.

— Видишь, Тата, — говорил Щапов крохотной блондинке с серыми глазами, — твой психиатр никак не может мне пригодиться. Я не сомневался в научной объективности фотопленки и был совершенно прав.

Кто-то предложил пойти и проверить, как обстоит дело. Толпа ринулась на третий этаж, где находились комнаты Арефьева и Мираковой. Но по распоряжению Ермолова вход в коридор был перекрыт, и жаждущие сенсации остались ни с чем. Напрасно всматривались они в матовую поверхность дверных стекол. Ни малейшего движения за ней не обнаруживалось.

В это время в кабинете Ермолова шло бурное совещание. Ермолов обрел свой обычный деловой вид.

— Конечно, мы выглядели смешно, — сказал он, — спасаясь бегством от… этой милой девушки. Но у нас были основания для тревоги. Факт смерти Мираковой еще не нашел своего объяснения. Мне представляется, что причина в этом проклятом излучателе, который и посейчас работает в комнате Арефьева. Так что наше бегство было своевременным. Иначе… иначе могло бы случиться несчастье, размеры которого трудно себе вообразить. Но мы ученые, и совесть ученого обязывает нас исследовать это загадочное явление. Однако проводить такое исследование надо осторожно, соблюдая, если можно так выразиться, основные правила техники безопасности, хотя нам, конечно, неизвестно, какие меры предосторожности здесь можно предпринять.

После долгих споров решили передать тело Мираковой медикам. Много противоречивых мнений вызвал излучатель Арефьева. Одни предлагали немедленно уничтожить его, другие — поместить в изолированную камеру. Не придя ни к какому твердому решению, договорились оставить все как есть, но вызвать из отпуска Арефьева. Пусть он сам разбирается в причудах своего аппарата.

Институт гудел, как потревоженный улей. Люди не принимались за работу, до хрипоты обсуждая проблему призрака Мираковой. Некоторым удалось прорваться на третий этаж и увидеться с Руженой. Они возвращались расстроенные и молчаливые.

…Стены института рухнули, и за ними обнаружился прекрасный черный мир. Камни выли звериными голосами, а колба Вюрца стала двоиться и троиться, как заурядная хромосома. Солнце потухло, словно его отключили от городской сети, и Земля заняла его место. Люди чувствовали огонь под ногами и поэтому ходили босиком. Природа была распластана на столе исследователя, подобно лягушке, и откупалась бриллиантами за свое освобождение. Счастье имело форму волчка, которым пренебрегали даже пеленашки…

Сумасшедший день Ермолова на этом не кончился. В конце дня ему принесли письма от Карабичева. Иван Иванович вскрыл заграничный конверт и быстро заскользил по строчкам.

Карабичев писал, что жену свою он отыскал в очень тяжелом и жалком положении. Подробности обещал рассказать по приезде. Винер Риоли, которого рекомендовал Лахутин, оказался чудесным человеком. Сейчас Карабичев заболел и валяется в больнице, надеется скоро выйти. Письмо он пишет с одной целью — ему хочется поделиться с Ермоловым очень важными соображениями.

"У меня сложилось твердое убеждение, — писал Карабичев, что наш многоуважаемый Иван Павлович, составивший карту распространения "эффекта дубль-ве", не прав. Дело в порочных предпосылках. Побывав здесь, в Бессано, я провел ряд наблюдений, которые навели меня на мысль о возможной ошибке в рассуждениях Ивана Павловича. Как он рассуждал?

Он считал, что главным параметром, характеризующим взаимонаводку, является ее мощность. И эту мощность он измерял расстоянием, на котором два человека начинали ощущать друг друга. Чем оно больше, тем, дескать, и мощность больше. На первый взгляд правильно. А в действительности все наоборот. В Бессано, по расчетам Ивана Павловича, "эффект дубль-ве" раз в пять больше, чем в Москве. И правда, здесь начинаешь чувствовать другого на расстоянии в два-три метра, а в Москве только — с полуметровой дистанции.

Но дело не в одном расстоянии. Важна еще интенсивность ощущения. В Бессано эффект возникает на большом расстоянии, зато он слабее московского ровно в пять раз. Таким образом, мощность излучения следовало определить, измеряя интенсивность его, а не дальность действия. Это соображение заставило меня пересмотреть карту Ивана Павловича.