Антон Карташев - Вселенские Соборы

Отдельные шероховатости и неудачи в делах Василия не играют большой роли в его главном служении - участии в богословском развитии и наилучшей формулировке догмата Св. Троицы на основе четкого различения «единосущия» и «треипостасности». Медленно додумывались до этого все «восточные», как повернувшиеся к никейскому «единосущию», так и упиравшиеся на «подобосущии». Василий предпочитал дипломатическую медлительность в сговорах. He пo какому-т лукавству, a пo искреннему ощущению, что люди уже едины, единосердечны по вере, a вот чисто теоретического единомыслия еще не приобрели. Неуспокоенная мысль вызывает и протесты совести. Сам Василий был воплощением дипломатической широты и терпимости. Он умел общаться с полярностями. И со св. Афанасием, и со ставленниками Евдоксия. И с маленьким по уму соседом Евстафием Севастийским, и с великим умником, но соскользнувшим в ересь Аполлинарием Лаодикийским. Василий ввел в общее русло возвращения к Никее близкую ему группу омиусиан. A параллельно и даже раньше его туда же пошли и другие омиусиане, часть которых прошла стадию омийства, - Мелетий Антиохийский, Евсевий Самосатский, Пелагий Лаодикийский, Григорий Назианзин-отец. к ним присоединились теперь «новые никейцы»: Феодот Никопольский, Варсума Эдесский и др. Составилась группа до 150 епископов. Она уже утверждалась на новой отчетливой терминологии, которую дали ученые вожди-каппадокийцы. Воспользуемся здесь тонкостью передачи.. Болотовым богословских достижений Св. Василия Великого. «Co строгостью, - пишет Болотов, - доходящей до формализма, он проводит различие между понятиями «усиа» и «ипостасис» или «фисис» и «просопон». специально этому вопросу посвященном послании (38 или 43) брату своему Григорию Нисскому он определяет усиа как общее (то кинон), a ипостасис как особенное, частное - то идиазон» (). Установив взаимные отношения их, как genus к differentia specifica, так что «человек» есть усиа, a «Павел» - ипостасис, Василий в этом смысле применяет их к учению Св. Троице. Этот памятник («»… от 369 или 370 г.) составляет краеугольный камень нашей научно-догматической техники.

Словом, опуская все подробности (предполагая их известными из Патристики), Василий, Григорий Назианзский и Григорий Нисский устанавливают ту отчетливую формулу взаимоотношении Единой Божественной усиа и Трех Ипостасис, которой мы пользуемся теперь.

To, что и ныне часто упускается из виду, - это до изящества тонкое уяснение тремя Великими Каппадокийцами источника различения Лиц Св. Троицы при утверждении Единосущия - омоусии. A именно, что источник не в усиа (на что сбивалась доникейская мысль и от чего рождались две крайности - маркеллианства и арианства), a во взаимоотношении () Лиц Св. Троицы. Св. Василий Великий рассуждал: «Отец есть имя Божие не по сущности и не по действию (,), но по отношению (), какое имеет Отец к Сыну или Сын к Отцу».

Отец «больше» Сына по причинности и равен по природе ().

Это тоже своего рода субординатизм, но не по божеству и не по сущности (как y Оригена и даже y Афанасия), a пo ипостасным отношениям ().

Вот в каком смысле уместна формула Александрийского старца Дидима, что Сын рождается из ипостаси Отца и Дух исходит из ипостаси Отца.

Вот это преодоление субординатизма по сущности и составляет гениальное достижение каппадокийского богословия. Этим убит соблазн западного маркеллианства. Правда, отрава маркеллианства сказалась в филиоквизме. «Западные», лишенные права сливать Три Лица по сущности, как бы в виде реакции, слили Отца и Сына по ипостаси, ибо y них ипостасное отношение Отца и Сына к Духу одно и то же («изведение», «исхождение»).

Хотя, конечно, латиняне могут возразить, что Дух исходит из ипостаси Отца нерожденной, и хотя также и от ипостаси Сына, но несколько инаковой, ибо - рожденной. На это мы возразим, что самое отношение к Духу и y Отца и y Сына остается одно и то же, т.е. изведение из себя. Таким образом, некоторое слияние ипостасных функций, или самих ипостасей, не устранено.

Таким образом, Каппадокийцы установили отличное от Афанасия и «старых никейцев» учение троичных отношениях и самый пререкаемый термин «омоусиос» осветили правильным светом. Утверждение Гарнака, a за ним новой немецкой и отчасти английской науки, что Каппадокийцы уравняли омоусиос по смыслу с омиусиос, просто неверно. И Василий и Григорий специально и долго разъясняют недостаточность и несостоятельность одного омиусиос. Василий пишет, что омиос означает нечто подобное другому в отношении «качеств», a Божество свободно от категории «качественности». Следовательно, омиусиос просто не отвечает на поставленный вопрос: что же такое Сын и Дух в отношении божественной природы при сопоставлении их с Отцом? Если Сын и Дух совершенно одинаковы (равны) с Отцом по природе Божества, то, следовательно, Они Все Три единой сущности (омоусии).

Раз достигнув формулы совершенной, Каппадокийцы теперь сознательно отмежевывают себя от омиусиан.

При таком понимании Каппадокийцы, конечно, антиквируют и формы богословствования Афанасия. По Афанасию, следовало бы выражаться единосущии и или. Для Каппадокийцев, конечно, теперь стало невозможным и никейское выражение «- из сущности Отца». Так как усиа (сущность) y Отца, Сына и Духа та же самая, то это звучало бы абсурдно, что рожденный из сущности Отца рожден в то же время из своей собственной сущности, ибо сущность не есть принадлежность Одного лишь Отца. Она есть принадлежность всех Трех.

Так, ученые Каппадокийцы помогли завершению триадологических споров, воссоединению Востока с Западом, сведя к единому четкому синтезу разные тенденции.

Будучи сами учеными, Каппадокийцы в этот синтез постарались ввести и все элементы современной им вершинной для достижений всего эллинизма неоплатонической философии.

IV и V книги «О Святом Духе» не принадлежат Василию Великому, также и маленький трактат «О Духе» в отделе spuria. Они полны почти буквальных пересказов из Плотиновых «Эннеад». Но это отражает увлечение Плотином в школе Каппадокийцев, ибо и подлинное сочинение Василия Великого «К Амфилохию Святом Духе» полно параллелей с «Эннеадами». Теми же Плотиновыми формами мышления божественной Троице пропитаны и писания Григория Богослова.

Однако блестящие достижения каппадокийского богословия не вдруг стали достоянием всех восточных епископских умов. Жизнь и творчество Каппадокийцев было плаванием в бурном море разброда и разномыслия.