Михаил Ахманов - Зов из бездны

– Куда ты меня везешь, Эшмуназар?

Он ответил вопросом на вопрос:

– Давно ли ты покинул дом свой, Ун-Амун?

– Четыре месяца прошло. Даже больше.

– И все это время ты не прикасался к женщине?

– Воистину так.

– Мой лекарь говорит, что слишком долгое воздержание вредно. От него проистекают стеснение в груди и тяжесть в чреслах. Ты чувствуешь такое?

– Стеснение… да, но по другой причине.

– Какой же?

– Ты ее знаешь, Эшмуназар. Ваш князь не пускает меня в город, и я не могу исполнить то, что повелел мой господин.

– Тем более ты нуждаешься в развлечениях, – с бодрым видом заявил юноша. – Я привезу тебя к Лайли, где сердце твое возвеселится, а то, что под передником, встанет дыбом. Радуйся, пей, веселись и не думай о плате. Все заплачено – и все включено.

Тем временем наша повозка обогнула городские предместья в тысяче локтей от башен и стен. Восточнее Библа тракт раздваивался – одна дорога вела в горы, другая, более узкая, укрытая тенью платанов, сворачивала на север, к холмам. Ее и выбрал наш возница.

Вскоре я услышал журчание маленькой речки, струившей свои воды по камням. Ее тоже прятали деревья, и здесь, в их плотной тени, жара не ощущалась, а воздух был прохладен, свеж и насыщен влагой от множества крохотных водопадов. Испустив блаженный вздох, Эшмуназар начал стаскивать свое тяжелое цветное платье. Под ним оказался передник из тонкого царского полотна, едва прикрывавший чресла, с поясом, усыпанным жемчугом. Юноша растер ладонью плечи и грудь и спросил:

– Теперь похож ли я на египтянина, Ун-Амун?

– Прямо как житель Фив, – ответил я с улыбкой, не желая его огорчать. Если не считать передника, в нем не было ничего от роме – иной овал лица, иной цвет кожи, слишком плотное сложение, слишком много волос на теле и эта бородка в мелких смоляных колечках… Он был красив, но по‑другому, чем наши мужчины; то была красота изнеженного породистого жеребца, а не льва.

Платаны сменились плодовыми деревьями, такими же, какие я видел во дворце Бедера; их ветви отягощали круглые зеленые плоды, чей запах показался мне приятным. Несомненно, это был сад, питаемый речушкой, чьи воды разливались на множество мелких каналов. За деревьями проглядывали стены и кровля каменного строения; потемневшие стены были почти глухими, с редкими и очень узкими окнами, дверь обрамляла пара высеченных в камне пальм, а вверху, под самой крышей, тянулся фриз с какими‑то странными изображениями. «Храм?..» – подумалось мне. Если так, он был не похож на наши открытые солнцу святилища, с их водоемами для омовений, широкими дворами, просторными залами и лесом могучих колонн. Это строение, скорее, отгораживалось от мира, пряча своих богов во тьме и холоде.

Повозка остановилась, мы сошли наземь и стали топтаться, разминая затекшие ноги. Обратив взгляд к зданию, Эшмуназар промолвил:

– Храм Ашторет – самый древний в наших краях. Госпожа Лайли и ее девицы обитают здесь, ибо Великая Мать одарила их своим покровительством. И не только она – Шеломбал, первый жрец святилища, тоже их не обижает, хотя и не даром. Ибо этот Шеломбал из тех жрецов, что любят звон серебра, запах жареного барашка и женские бедра.

С этими словами Эшмуназар тянул меня дальше в сад, туда, где вокруг бассейна, выложенного светлым камнем, стояли небольшие домики со стенами, оплетенными лозой. Едва мы приблизились к ним, как раздался тонкий высокий голос, выкликающий имя моего проводника: «Эшмуназар! Здесь господин Эшмуназар!» Через мгновение стайка девушек с веселым щебетом и смехом окружила нас. Они тормошили Эшмуназара и меня, приподнимали наши легкие одежды, гладили плечи и спину, щекотали грудь – словом, вели себя так, что любая флейтистка или танцовщица в Фивах покраснела бы в смущении. Я тоже был смущен, ибо не привык к такому, но Эшмуназар млел от удовольствия, ласкал и обнимал девиц, пощипывая каждую за бедра и иные места, что были видны под полупрозрачными тканями.

Внезапно девушки расступились, и к нам подплыла женщина лет за тридцать. Она была невысокой и довольно полной, но сохранила следы красоты: гладкую кожу, темные, с поволокой, глаза, густые черные волосы, собранные в затейливую прическу. На ней сверкало больше серебра, чем в моем ларце, и держалась она властно, с видом хозяйки, в чьей руке жизнь и смерть. Или, во всяком случае, жизнь в довольстве или прозябание в ничтожности.

Я понял, что вижу госпожу Лайли, жемчужину среди женщин, владычицу наслаждений. Ту, о которой шутник Эшмуназар сказал: увесистая жемчужина, на две хорошие овцы потянет.

Ласково погладив плечо Эшмуназара, она повернулась ко мне и спросила на языке Та-Кем:

– Египтянин? Тот самый, что тоскует у рыбачьей деревушки?

– Да, – ответил юноша. – Ун-Амун его имя, и рука его никогда не касалась наших женщин. Большое упущение! Зато теперь, если ты будешь к нему благосклонна, он узнает много нового.

Госпожа Лайли улыбнулась.

– Узнает, но не со мной. Я уже не та резвая куропатка, что в дни юности. – Наморщив лоб, позванивая браслетами и ожерельями, она оглядела девушек. – Эмашторет, ты можешь сделать счастливым этого чужестранца, и ты говоришь на его языке. Постарайся, чтобы ему не было скучно. Очень постарайся!

Я не успел разглядеть Эмашторет в толпе девушек, а Лайли уже перевела взгляд на моего молодого спутника.

– Кого выберет сегодня господин Эшмуназар? Услужить ему все рады, и все знают о его щедрости.

– Эту и эту, – молвил Эшмуназар, показывая на двух девиц. – И еще эту! Клянусь милостями Ашторет, нынче все они хороши!

– Да будет так. Остальные пусть идут в свои покои, – сказала госпожа Лайли и удалилась плавной походкой, покачивая бедрами и звеня серебром. За ней потянулись девицы – все, кроме трех.

Эшмуназар распустил завязки передника, сбросил его, оставшись голым, и подмигнул мне:

– Знаешь, в чем достоинство вашей египетской одежды, Ун-Амун? В том, что ее легко снимать. Ну, желаю тебе повеселиться!

Девушки с хохотом и визгом повлекли его в один из домиков, а я огляделся в недоумении – где обещанная мне Эмашторет? Оказалось, она уже у своего покоя, стоит там с кувшином в левой руке, а правой манит меня и поглаживает свои полные груди. Теперь я ее рассмотрел. Приятная девушка: маленькое личико с яркими губами, изящная фигурка, тонкий стан, стройные ноги. Но так ли важен внешний облик? В ней не ощущалось того огня, который чарует, будит желание и придает соитию нечто божественное; она была готова выполнить свою работу, но и только. Что ж, решил я, если нет вина, сойдет и пиво. Подумал так и направился к ней.

Вино как раз нашлось – в том кувшине, что держала Эмашторет. Неплохое вино, густое, сладкое, из местной лозы. Я пил его, глядя, как девушка развязывает пояс и сбрасывает одежды, легкие, полупрозрачные, напомнившие мне о родине, – это тонкое полотно наверняка привезли из Таниса. Если не считать этих одеяний, все остальное казалось мне чужим: вместо циновок пол в домике Эмашторет закрывали пестрые ковры, форма и роспись кувшина были непривычными, а зеленые плоды в глиняной миске вовсе незнакомыми. Я не ведал, как их едят, то ли подобно финикам, то ли выжимают сок, как из граната, и потому не прикоснулся к ним. Но ковры, плоды, кувшин хотя бы не вселяли страха, чего не скажешь о каменной богине, что высилась в углу. Она была обнажена до пояса, ниже спадала пышная юбка, и только по отвислой груди я опознал в ней женщину – ее лицо, грубое и страшное, принадлежало скорее демону из загробного мира. Ашторет, о которой говорил Эшмуназар?.. Может быть… Она уставилась на меня жутким взглядом, будто спрашивая, что делает здесь этот чужак и не годится ли он для кровавой жертвы.