Эдгар Берроуз - Боги Марса

– Я только что вернулся из долины Дор и страны перворожденных, Зат Аррас! – спокойно ответил я.

– А! – воскликнул он с явным удовольствием. – Так значит ты этого не отрицаешь? Ты вернулся из лона Иссы?

– Я вернулся из страны ложных надежд и долины мучений и смерти; я вырвался вместе с моими товарищами из тисков палачей. Я вернулся в Барсум, спасенный мною от безболезненной смерти, чтобы на этот раз спасти его от смерти в ее ужаснейшей форме.

– Замолчи, богохульник! – вскричал Зат Аррас. – Не надейся спасти свое трусливое тело, измышляя невероятную ложь…

Но он не успел окончить. Джона Картера нельзя безнаказанно называть лжецом и трусом, и Зат Аррас должен был это узнать. Никто не успел еще поднять руку, чтобы остановить меня, как я был подле него и схватил его за горло.

– С неба ли я или из ада возвращаюсь, Зат Аррас, я тот же Джон Картер, каким всегда был. Еще ни один человек, оскорбивший меня так, не оставался жив, не извинившись передо мной!

С этими словами я начал сгибать его назад между своими коленями, все крепче сжимая горло.

– Хватайте его! – прохрипел Зат Аррас.

Десяток офицеров подскочили, чтобы помочь ему. Кантос Кан подошел близко ко мне и шепнул:

– Остановись, прошу тебя! Это только втянет нас всех в драку. Если эти люди наложат на тебя руки – я этого не смогу вынести и брошусь на них. Мои офицеры и солдаты присоединятся ко мне, и у нас будет бунт, который сможет привести к революции. Ради Тардос Морса и Гелиума, прошу тебя, остановись!

Тогда я выпустил Зат Арраса и, повернувшись к нему спиной, направился к поручням.

– Идем, Кантос Кан! – сказал я. – Принц Гелиума желает вернуться на «Ксавариан».

Никто не вмешался. Зат Аррас, дрожащий и бледный, стоял среди своих офицеров. Некоторые из них с презрением смотрели на него и подвинулись ко мне, а один, бывший долгое время на службе у Тардос Морса, тихо сказал мне, когда я прошел мимо него:

– Ты можешь считать меня среди твоих приверженцев, Джон Картер!

Я поблагодарил его и прошел дальше. В полном молчании мы сели в лодку и отправились на наш корабль. Пятнадцать минут спустя с флагманского корабля был отдан приказ идти в Гелиум.

Наше путешествие протекало без всяких событий. Карторис и я были погружены в самые мрачные мысли. Кантос Кан был подавлен, предвидя дальнейшие бедствия, которые должны были обрушиться на Гелиум в случае, если бы Зат Аррас захотел последовать древнему обычаю, приговаривавшему к смерти беглецов из долины Дор. Только Ксодар был беззаботен и весел. Как беглецу и стоящему вне законов, ему в Гелиуме было не лучше, но и не хуже, чем где бы то ни было.

– Будем надеяться, – говорил он, – что мы вымоем наши мечи в хорошей горячей крови.

– Что ж… Это было скромное пожелание, которое, вероятно, можно было удовлетворить!

Прежде чем мы достигли города, мне показалось, что офицеры «Ксавариана» разделились на партии. Некоторые из них при каждом удобном случае собирались вокруг меня и Карториса, и приблизительно такое же число офицеров держались в стороне от нас. Они общались с нами чрезвычайно вежливо, но, очевидно, их сдерживала вера в учение о долине Дор и о таинствах Иссы. Я не осуждал их, понимая, какую огромную власть может иметь вера, как бы ни нелепа она была, даже над умными людьми.

Возвращением из долины Дор мы совершили святотатство. Рассказывая о своих приключениях там и представляя факты такими, какими они были в действительности, мы оскорбляли религию их отцов. Мы были богохульниками, лживыми, опасными еретиками. Мне кажется, что даже те, кто из личной любви и преданности все еще оставались с нами, в глубине души сомневались в нашей правдивости. Очень трудно отказаться от старой веры даже тогда, когда взамен ее предлагают новую; но нельзя требовать от людей, чтобы они отбросили старые убеждения, ничего не давая им взамен.

Кантос Кан и слышать не хотел о наших мучениях в стране перворожденных.

– Достаточно того, – сказал он, – что я буду рисковать жизнью и душой, чтобы оказать тебе поддержку. Не требуй от меня, чтобы я увеличил свой грех, выслушивая то, что, как меня всегда учили, является величайшей ересью.

Я знал, что скоро наступит время, когда наши друзья и наши враги должны будут объявиться открыто: по прибытии в Гелиум положение должно будет определиться. Я предполагал, что если Тардос Морс не вернулся, то враждебность Зат Арраса могла тяжело отразиться на нашей судьбе. В отсутствие джеддака он представлял правительство Гелиума. Выступить против него было равнозначно государственной измене. Большая часть войск несомненно последовала бы за своими офицерами, а я знал, что многие знатнейшие и могущественнейшие воины Гелиума и Зоданги и весь воздушный флот присоединятся к Джону Картеру перед лицом бога, людей или дьявола.

С другой стороны, большая часть черни несомненно станет требовать, чтобы мы были наказаны за святотатство. Перспективы были мрачные, но я переживал такую агонию при мысли о Дее Торис, что, как сознаю теперь, обращал очень мало внимания на положение Гелиума и нас самих.

Передо мной днем и ночью стоял неотступный кошмар: я видел одну за другой картины мучений и ужасов, через которые должна была пройти моя бедная принцесса; вспоминал ужасных белых обезьян. По временам я закрывал лицо руками, стараясь отогнать навязчивые видения.

Был полдень, когда мы проехали над багряной башней, вышиной в милю, отличающей большой Гелиум от его города-близнеца. В то время как мы большими кругами опускались, направляясь к докам, внизу на улицах волновались громадные толпы народа. Гелиум был извещен о нашем приближении радиограммой.

Карторис, Тарс Таркас, Ксодар и я были переведены с палубы «Ксавариана» на меньшее судно, чтобы переправить нас внутрь храма «Возмездие».

Здесь обычно происходило правосудие марсиан, здесь осуждались преступники и награждались герои. Мы снизились на площадке крыши этого храма, откуда нас провели прямо в предназначенное для нас помещение. Таким образом нам совсем не пришлось проходить среди народа, как это обычно было принято.

Раньше я всегда видел, как знатные пленники или вернувшиеся знаменитые странники дефилировали по широкой дороге от Ворот Джеддаков к храму «Возмездие» сквозь густую толпу зубоскаливших, насмехавшихся граждан.

Зат Аррас не смел допустить нас близко к народу: он боялся, что их любовь ко мне и Карторису выльется в демонстрацию, могущую стереть суеверный ужас перед преступлением, в котором нас обвиняли. Я мог лишь отчасти догадаться о его планах, но, очевидно, они были угрожающими: нас сопровождали только самые близкие из его приверженцев.