Дэвид Вебер - Одинокий тролль. Дорога ярости. Путь Эскалибура

– Но как это выяснить, черт подери?! –тревожно спросил Эстон.

– Я об этом думала, – медленно ответила Леонова. – У нас, в будущем, существует простой способ проверки. Я понимаю, что у вас нет такой техники, но вы ведь можете сканировать мозг человека?

– Это зависит от того, какой смысл вы вкладываете в выражение «сканировать мозг», – осторожно произнес Эстон.

– Проклятье, – пробормотала она. – Эти языковые заморочки – просто кошмар! Я все время сомневаюсь, то ли я говорю, что хочу сказать!

– Не волнуйтесь, – сухо успокоил он. – Когда мы доберемся до Англии, то окажемся в одной лодке, простите за каламбур.

– Что-что?

– Так, чепуха. Расскажите-ка мне, что именно происходит при этом вашем «сканировании мозга»?

– Регистрируются мозговые волны, – ответила она. – У нас дома это процедура, при которой анализируется клеточная структура и все такое, но главное для нас – мозговые волны. Излучения мозга.

– По описанию это похоже на электроэнцефалограмму, – осторожно сказал Эстон.

Она непонимающе приподняла брови.

– Электроэнцефалограмма фиксирует электрические импульсы мозга, – пояснил он. – Я не слишком сведущ в этой области, однако мне кажется…

– Отлично! – Лицо Леоновой просветлело, и она несколько раз энергично кивнула. – В альфа-волне есть характерный пик, который отмечается только у людей, не способных слышать мысли троллей. И наоборот, как мы полагаем.

– То есть вы хотите сказать, что нам придется делать электроэнцефалограмму каждому человеку, которому мы захотим сообщить о вас?

– Разумеется, – ответила она удивленно. – А в чем тут проблема?

– Как это в чем проблема? Каким, к черту, образом мы сможем убедить кого бы то ни было сделать электроэнцефалограмму, не объясняя толком зачем?

– Погодите, – она подняла голову, – у нас эта процедура занимает не больше двух минут, и ее обязательно делают при каждом медицинском осмотре. У вас это не так?

– Нет, – с похвальной сдержанностью ответил Эстон, – у нас не так.

Затем он принялся объяснять ей, как делают энцефалограмму на Земле, и тут наступила ее очередь изумляться:

– Боже мой! О таких примитивных методах я никогда не слыхала!

– Мы очень примитивное племя, Мила, – плаксивым голосом сказал Эстон. – Но если вы все время будете нам об этом напоминать, то вряд ли у вас будет много друзей.

– Ой! – Она ласково положила руку на его плечо. – Боюсь, я гораздо несдержаннее, чем думала.

– Не волнуйтесь, – сказал Эстон, поглаживая ее руку – ему хотелось думать, что это был вполне невинный жест. – Я догадываюсь, насколько примитивными мы должны казаться по вашим меркам. Но если вам необходимо затеряться среди нас, придется потрудиться над мировоззрением не меньше, чем над речью.

– Понимаю. – Она улыбнулась ему, и тепло ее улыбки проникло в самую глубину души Эстона. – И все же хорошо было бы сделать… «электроэнцефалограмму», так? – неуверенно произнесла Леонова новое слово, и он одобряюще кивнул. – Сначала мне, а потом сравнивать с ней все остальные.

Она нахмурилась:

– Мне кажется, это не должно быть слишком сложно. Я знаю, как выглядит мой скан и какой рисунок волны нужно искать. Остается лишь надеяться, что энцефалограмма дает сходное изображение и я смогу сориентироваться.

– Похоже, мы это узнаем, только когда возьмемся за дело, – медленно произнес Эстон. Ее рука все еще лежала у него на плече, и он попытался незаметно отодвинуться. Но она сильнее сжала пальцы, и он замер. Поднял глаза и посмотрел прямо ей в лицо.

Он ошибался, подумал Эстон спустя какое-то мгновение, эти глаза были совсем не похожи на глаза молодой девушки. В их невероятно ясной, темно-синей глубине таилось понимание. В них мерцала едва заметная приглушенная искорка, ласковая и задорная, но не было ни смущения, ни невольной жестокости удивления, которое было бы естественно со стороны столь юной особы. И, самое поразительное, в них не читалось отказа! В них не было даже вежливой отстраненности женщины, старающейся не обидеть его своим равнодушием.

Он попался! Он не мог вспомнить похожего выражения ни на одном знакомом лице. Она смотрела на него ласково и понимающе, и он едва верил, что это лицо женщины, которой не раз, исполняя свой долг, приходилось убивать живые существа.

Ему тоже приходилось убивать – иногда в рукопашной, так что он чуял запах пота противника, прежде чем нанести удар, – и он знал, что этот опыт оставил неизгладимый след в его душе. Он надеялся, что не стал из-за этого жестоким или холодным человеком, но сознавал, что бесследно такое пройти не могло, и порой опасался, что это заметно другим. Даже в юности он не считал себя красавцем, а время и шрамы едва ли пошли на пользу его внешности. Но Леонова, казалось, не замечала его неказистой внешности, ее глаза смотрели в его душу, и в них не было ни отказа, ни осуждения.

– Мила, – выговорил наконец Эстон. – Я думаю… – он мягко отвел ее руку, – … что не очень прилично себя веду.

– Почему же? Вы ведете себя по-джентельменски. Мне приятно, что вам нравится на меня смотреть, почему вы этого стесняетесь?

Она говорила так просто и искренне, что Эстон невольно покраснел.

– Стесняюсь из-за того, что мне при этом в голову всякая чушь лезет. – Он выпрямился. – Вы здесь одиноки. Вы потеряли все, что имели: друзей, родину… А мне пятьдесят девять лет, Мила. Вам ни к чему престарелый ловелас, который пытается…

Он замолчал, пораженный ее совершенно неожиданной реакцией. Она смеялась! И это был не надменный, насмешливый смех, а искреннее доброе веселье… В котором Эстон все-таки ощутил усталость и печаль, которые казались такими неестественными для столь юной особы.

– Простите, Дик, – сказала она своим милым, нежным голосом.

Прежде чем он успел отклониться назад, она погладила его по щеке – ее удивительно сильные пальцы касались его кожи с неизъяснимой нежностью.

– Я смеюсь не над вами. Просто все время забываю, как мало вы обо мне знаете.

Лицо Эстона выразило недоумение, и улыбка Леоновой чуть потускнела.

– Как вы думаете, Дик, сколько мне лет?

– Сколько лет?.. – Он внимательно посмотрел на нее и нахмурился. – Не знаю, – медленно произнес он. – Когда я впервые увидел вас, то сказал бы – восемнадцать или девятнадцать. Но с таким жизненным опытом, как у вас, вы, наверное, старше?

Эстон вгляделся в лицо Леоновой. Ей не могло быть больше двадцати пяти!

– Двадцать пять? – неуверенно предположил он, и она снова рассмеялась странно печальным смехом.