Спартак Ахметов - Алмаз «Шах» (сборник)

Они переоделись в гигроскопическое белье, натянули комбинезоны, белые, как медицинские халаты. На ноги надели мягкие ичиги. Головы покрыли круглыми шапочками.

— Прав был командир, когда заставил обриться, — сказал Ломов. — В скафандрах будет жарко…

Галин откинул запоры люка. Сильно надавил ладонью — тяжелая крышка отошла. Просунул голову в переходную камеру. Там было заметно теплее, чем в рубке.

— Порядок. Выходи первым. И сразу полезай в скафандр.

Ломов ужом скользнул в проем люка. Галин ждал минуту, оглядел в последний раз рубку и протиснулся сам. Закрыл крышку, накинул прижимные болты, подтянул. «Больше не надо, — подумал он. — Остальное доделает атмосфера». Посмотрел на Ломова. Тот уже опустил «блузу».

На жаргоне планетологов верхняя часть скафандра называлась «блузой», нижняя — «колготками». «Колготки» составлены из пластолитовых цилиндров, укрепленных в местах сочленений ребрами жесткости. Внизу они переходят в утюгообразные ступни. По окружности верхней части «колготок» проходит паз, в который вставляется яйцевидная «блуза». Четыре телескопических манипулятора на ней — надруки и подруки — кажутся несоразмерно тонкими, как ножки паука. Весь скафандр пронизывают каналы, по которым циркулирует охлаждающая жидкость.

Галин укрепил ультразвуковые генераторы на спинах скафандров. Затем влез в «колготки» и опустил «блузу».

— Привет, старина, — сказал он.

— Давай быстрее. Холодно!

— Ничего, скоро согреемся.

Они одновременно включили разрядники. На мгновение скафандры опоясало голубое пламя, сваривая «блузу» и «колготки» в одно целое.

Галин включил обзорный экран, взглянул на Ломова. Тот неуклюже топтался на прямых ногах, втягивая и вытягивая манипуляторы.

— Отойди в сторону, открываю люк.

Галин и сам отодвинулся. Правой подрукой осторожно повернул игольчатый натекатель. Послышался тонкий свист, стрелка манометра двинулась по шкале.

— Десять мегапаскалей, — сказал Галин. — Десять и две десятых… Ну, еще поднатужься, — подбодрил он венерианскую атмосферу. — Десять и двадцать семь сотых. Все!

Стрелка манометра стояла неколебимо. Работая четырьмя манипуляторами, Галин быстро открутил и откинул прижимные болты. Овальный люк открылся.

— Давай я первый, — попросил Ломов.

— Делай как я.

Галин повернулся спиной к люку, ухватился за боковые и нижние скобы, подтянулся немного и повис. Манипуляторы начали медленно удлиняться, и Галин исчез за краем люка. Перевел надруки на нижние скобы, втянул подруки. Теперь он висел только на верхних манипуляторах. Еще немного, и ноги коснулись тверди Венеры. Мгновенный восторг захлестнул Галина. Сердце шибануло о ребра; по телу, как от брошенного в воду камня, покатились круги. Спину взяло ознобом. Такое состояние было извинительно для новичка, но ведь Галин высаживался и на Марсе, и на Меркурии, не говоря уже о спутниках Юпитера. Да и по Венере он хаживал. «Ну-ну, старина, — успокаивал он себя. — Романтика кончилась в прошлом веке».

— Заснул, что ли?

Галин втянул манипуляторы, повернулся и сделал несколько шагов, преодолевая упругое сопротивление атмосферы. Было такое ощущение, что он идет против сильного ветра.

— Давай! — скомандовал он Ломову, скафандр которого сиял в проеме люка, словно жемчужина на черном бархате.

Ломов повторил манипуляции Галина и через несколько минут стоял на грунте, цепляясь надруками за скобы. Стоял долго, переминаясь на членистых ногах. Видно, и на него накатило.

— Ну как? — насмешливо спросил Галин.

— Будто окунули в ледяную воду и кипяток одновременно!

— Ничего, привыкнешь.

Они оглядели несущие шары. На двух зияли рваные дыры — полметра в диаметре. Края пластолита загнуты внутрь.

— Вожака, вероятно, расплющило в блин, — пожалел Ломов.

Увязая в мелкой щебенке и немного наклонившись вперед, они заковыляли вокруг «Тетры». Помогли друг другу перебраться через плиту с острыми ребрами, на которую опирался уцелевший шар. Это создало неудобство, так как за кронштейн пришлось ухватиться только верхними манипуляторами, нижние не доставали.

— Ничего, — успокоил Галин. — Стартовый рывок выдержишь. Поскучай, у нас еще полчаса.

Он вернулся к люку и, используя его как промежуточную ступеньку, взобрался на верхушку «Тетры». Намертво вцепился всеми манипуляторами за основание кронштейна.

— Гал, ты где?

— На месте я, на месте, — спохватился Галин. — Не жарко?

— Чуть больше трехсот Кельвинов.

— В полете будет прохладнее.

К вечеру поверхность Венеры остыла, линия горизонта отодвинулась метров на триста. Стало намного темнее. Базальтовые плиты различались только вблизи, дальше они сливались в сплошную угольно-черную массу. Небо казалось низким и темно-коричневым. В атмосфере никакого движения.

— Гал, — опять позвал Ломов.

— Ну?

— Справа между плитами что-то струится. Как будто язычки пламени. Может, посмотреть?..

— Я тебе посмотрю! — рассердился Галин, но тут же сменил тон. — Микель, прошу тебя, никаких эксцессов. Вспомни Блейка.

— Понял.

— То-то же… — Галин посмотрел на часы. — Так, теперь блокируй манипуляторы. Сделал?

— Да.

— До старта одна минута… Ухватись руками за пояс комбинезона, а то разобьешь что-нибудь.

— Уже.

— Тридцать секунд… Десять… Сожми зубы, напряги мышцы… Пять… три… Внима-а-ание… Ноль!

Глухо громыхнул отстрел. Галина мотнуло лицом на обзорный экран. На секунду он потерял сознание, но тут же вскочил на ноги. Как его угораздило сорваться? С такой удобной развилки — лицом в жесткую траву. Теперь оправдывайся… Галин смущенно поднял глаза. Ломоносов уже стоял перед ним, широко расставив ноги и засунув кулаки в карманы китайского халата. Насмешливо прищурился:

— За яблочками рановато вроде, господин разбойник?

— Михайло Васильевич! — Галин истово прижал руки к груди. — Не со злым умыслом пришел к вам. Хотел посмотреть, как вы наблюдаете явление Венеры на Солнце.

— А ты почем знаешь? — Ломоносов нахмурился. — Кто таков?

— Меня зовут Галим Галин. Я планетолог, исследователь планет, значит.

— Образ у тебя скуластый… Татарин, что ли?

— Татарин и есть.

Неожиданно для самого себя Галин перекрестился.

Ломоносов покривил губы в усмешке.

— И как же ты планеты исследуешь?

— Ну… летаю на них. Камни собираю, изучаю.

— На чем летаешь? На палочке верхом?

— Корабли построили, Михаил Васильевич. Планетолеты называются. Мы же ваши потомки, после вас двести пятьдесят лет минуло.