Филип Фармер - Грех межзвездный

Так, по крайней мере, думалось, пока собственными глазами не увидел, как выглядят кровяные тельца у жучей.

Анализатор застрекотал. Пошла распечатка. Неизвестный гормон! Судя по виду молекулы, похожий на один из гормонов паращитовидных желез, управляющий обменом кальция.

Это что за новости! Может, как раз эта штука у Жанетты в крови и есть причина беды?

Сработала цифропечать. Содержание кальция в крови – сорок миллиграмм-процент.

Странно! При таком высоком проценте почки обязаны сработать, избыток кальция неизбежно пробился бы в мочу. А не пробился. Куда же этот кальций девается, Обратник его побрал бы!

Зажглась красная надпись «КОНЕЦ РАБОЧЕГО ЦИКЛА».

Хэл схватил с полки справочник, открыл раздел «Кальций». Прочел – гора с плеч. Похоже, прояснилось. Похоже, у Жанетты гиперкальцемия, она проявляется при большом числе заболеваний, с рахита начиная и кончая размягчением костей и дегенеративным гипертрофированным артрозоартритом. Но в основе всех этих хвороб – нарушения в работе паращитовидных желез, вот что главное!

Теперь – к фарматрону. Нажал три кнопки, набрал номер, две минуты подождал – откинулся лючок на уровне груди. Выкатился податчик. А на нем – пластиковая упаковка: шприц для подкожных вливаний и ампула на тридцать кубиков с чуть сизоватым раствором. «Сыворотка Джеспера», ударный регулятор деятельности паращитовидных желез.

Хэл сунул упаковку во внутренний карман, запахнул плащ и вышел вон. Дежурный фельдшер и ухом не повел.

Теперь – на оружейный склад. Вручил кладовщику требование – все, как положено, в трех экземплярах – на автоматический пистолет калибром 1 мм и сотню патронов с разрывными пулями. «Ламед» и тут сработал: кладовщик не стал разглядывать подписи, подделки не заметил и отпер шкаф. Пистолет, крохотный, в руке не видно, Хэл сунул в карман брюк.

Миновал один коридор, миновал другой и ту же операцию проделал, чтобы разжиться ключом от блокиратора на гичке. Вернее, попытался проделать.

Но тамошний дежурный глянул на бумаги, почесал в затылке и сказал:

– Извините. Такие требования должны быть завизированы лично начальником службы охраны. Часок придется подождать. Он сейчас на совещании у архиуриелита.

Хэл убрал бумаги.

– Не горит. Дело есть. Завтра утром загляну.

По пути домой прикинул план действий. Прежде всего сделать Жанетте укол, перенести ее в гичку и рвануть километров на сорок – сорок пять. Тогда-то и взломать кожух под панелью управления, два проводка закоротить, один перебросить на соседнюю клемму. Так снимается пятидесятикилометровое ограничение. Увы, при том на «Гаврииле» сработает сигнал тревоги.

Вся надежда на то, что к этому времени удастся уйти за гряду к западу от Сиддо. Гряда помешает, сигнал об отключении блокиратора до «Гавриила» дойти не должен. Но автопилот на гичке врубится, а на ходу, может, удастся разбить передатчик пеленг-сигнала, и тогда их никто не сыщет. – И если вести гичку на бреющем полете, есть шанс, что не заловят до самого рассвета. На рассвете надо будет нырнуть в ближайшее озеро или в глубокую реку и отлежаться до темноты на дне. Когда стемнеет, можно будет вынырнуть и рвануть в тропики. А если радар покажет признаки погони, можно попробовать идти подводным ходом. К счастью, гидроакустических приборов на «Гаврииле» нет.

Хэл оставил гичку у поребрика. Затопотал по ступенькам. Попал ключом в скважину с третьей попытки. Запирать за собой не стал, просто прихлопнул дверь.

– Жанетта!

В жар бросило: вдруг она в полубреду встала, сумела открыть дверь и ушла!

Донесся тихий стон. Отпер спальню, распахнул дверь – Жанетта лежала с широко открытыми глазами.

– Жанетта, тебе не лучше?

– Нет. Хуже. Много хуже.

– Люба, не переживай. Я такое лекарство достал, что ты у меня козочкой запрыгаешь! Через пару часов вскочишь и начнешь кричать: «Где бифштекс?»! А на молоко и глядеть не захочешь. Канистру «негоридуши» потребуешь. И…

И на полуслове осекся, увидев, как она изменилась в лице. Не лицо стало, а каменная маска отчаяния, точь-в-точь как жутковатые резные деревянные маски греческих трагиков.

– Матерь великая! – простонала. – Что ты сказал? «Негоридуша»? – ее голос окреп. – Так ты поил меня «негоридушой»?

– Буверняк, Жанетта. Да что ты? Тебе же нравилось. Какая разница? Сейчас мы…

– Ой, Хэл, ой, Хэл, что же ты натворил!

Серая скорбная маска исказилась. Хлынули слезы. Если бы камень мог плакать, так плакал бы камень.

Хэл развернулся, бросился на кухню, вынул упаковку, сорвал пленку, воткнул иглу в ампулу. Вер нулся в спальню. Пока искал иглой вену, Жанетта молчала. А ему страшно стало, что игла сломается. Кожа у Жанетты сделалась, как ломкая корка.

– Землян эта штука поднимает, глазом моргнуть не успеешь, – сказал он, изо всех сил стараясь изобразить жизнерадостную, полную оптимизма медсестру.

– Иди сюда, Хэл. Все это… все это не поможет.

Он вырвал иглу, протер место укола спиртом, наложил тампончик. Встал на колени рядом с кроватью, поцеловал Жанетту. Губы у нее стали жесткие, как подошва.

– Хэл, ты меня любишь?

– А ты все не веришь? Сколько раз повторять?

– Что бы ты ни узнал про меня?

– Я про тебя и так все знаю.

– Нет, не знаешь. Не можешь знать. Ой, Великая матерь, надо было тебе сказать! Может, ты меня не разлюбил бы. Может…

– Жанетта! О чем речь?

Она сомкнула веки. И вдруг у нее начались судороги. Когда приступ миновал, зашептала непослушными губами. Он нагнулся поближе, чтобы расслышать.

– Что ты сказала? Жанетта, повтори! Схватил ее за плечи, затряс. Жар у нее явно спал, плечи были холодные. И шершавые, как камень. Донеслись тихие, полувнятные слова.

– Меня… к теткам… к сестрам… знают… что делать… не ради меня… ради…

– О чем ты?

– … будешь… до самой… любить…

– Да! Ты же знаешь! Не о том разговор, нам улепетывать отсюда надо!

Может быть, она и расслышала, но никакого знака не подала. Голова откинулась на подушку, нос уставился в потолок. Глаза закрыты, губы сомкнуты, руки вдоль тела ладонями вверх. Грудь неподвижна. Если дыхание и есть, то такое слабое, что ни малейшего шевеления груди ни на взгляд, ни наощупь не уловить.

18

Хэл молотил в дверь квартиры Лопушка, пока та не распахнулась. На пороге стояла супруга сострадалиста.

– Хэл, как вы меня напугали!

– Где Лопушок?

– Он на медфаке. У них ученый совет.

– Он мне срочно нужен.

Внизуня едва успела крикнуть вслед:

– Давайте за ним! Он на этих заседаниях дохнет от скуки!

Скатился вниз через три ступеньки, наискось пересек лужайку с такой быстротой, что в легких горело. Не замедляя бега, одолел лестницу здания медфака и бурей ворвался в зал заседаний.